Французский палач

Генрих фон Золинген продолжал смотреть поверх голов своего господина и облепивших его обнаженных шлюх. Баварец сопровождал этого человека уже восемь лет и совершал для него самые чудовищные деяния. Как верный сын Церкви он считал своим долгом борьбу с протестантской ересью. «Но почему, – подумал Генрих уже в тысячный раз, – Мать Церковь допускает, чтобы ее защищали подобные люди?»

Это всегда ставило его в тупик – контраст между плотью и верой. Святой бунтовщик Лютер (который хотя бы был добропорядочным немцем) в этом отношении совершенно прав. Рим неимоверно развращен. Но нельзя изменить Церкви, снова сказал он себе. Генрих знал, что его господину известны его чувства. Вот что давало выродку власть над ним. И немцу это претило.

– Мне подготовить наш отъезд на рассвете?

– На рассвете? Какая отвратительная мысль! До него остались считанные часы. А мои кошечки не дали мне отдохнуть.

Одна из кошечек подняла руку и царапнула ногтем по голой ляжке архиепископа. Генрих поспешно отвел взгляд.

– Но милорд высказывал пожелание ехать быстро. Наш… талисман ждут в Риме.

– Ждут. Но не вчера и не завтра. Если мы сядем на корабль, ожидающий нас в Тулоне, то попадем туда через десять дней. Этого достаточно. И потом, епископ, мой новый друг, – тут Джанкарло Чибо махнул рукой в сторону голого зада, видневшегося между парой засахаренных ляжек, – попросил, чтобы я присутствовал при казни, которая состоится завтра вечером. То есть я хотел сказать – сегодня. Будут сожжены шестеро еретиков-ткачей, а в завершение действа еретику-графу отрубят голову. Кто бы мог подумать, что католический властитель вот так отвернется от своей Матери Церкви?

– Жирный Генрих Английский отвернулся.

– Вот именно, мой осведомленный друг. Таких Генрихов больше быть не должно. Так что мое присутствие играет важную роль. Рим открыто заявляет о своей позиции. Если, конечно… – Чибо поманил к себе Генриха, и офицер неохотно наклонился. Шепотом архиепископ добавил: – Прошлым вечером во время пира я получил очень интересное послание от соперника хозяина этого дома. Епископ Анжерский тоже претендует на орлеанскую епархию. Он считает, что я могу на это повлиять. Утром отправишься к нему. Узнай, что он мне предлагает.

– Да, милорд.

– Можешь уходить. Иди-иди, я хочу еще немного поразвлечься. Или, может, ты решил посмотреть и поучиться?

– Я пойду в храм, милорд, и помолюсь о своих грехах.

– Хорошая мысль. – Архиепископ несильно лягал своих кошечек, чтобы те просыпались. – Помолись и обо мне.

* * *

Если архиепископ Сиенский благодушествовал, то епископ Тура несколько часов спустя испытывал совершенно противоположное чувство. Пока все шло по плану, и оргия имела большой успех. Но теперь его оторвали от развлечений, чтобы сообщить о том, что главный момент празднества оказался под вопросом.

– Как это? Не мог он умереть! Он же мой палач! – взревел епископ, позабыв о здравом смысле. Голова у него болела так, словно по ней колотили кузнечным молотом. – Как он умер?

Его эконом, Марсель, пожал плечами.

– Похоже, он запнулся о собственный меч, милорд. Он хотел поссать в окно.

– Как он посмел? – завопил епископ. – Вели его немедленно выпороть!

– Да, милорд, – испуганно отозвался Марсель. – Э-э… он умер.

– А мне наплевать! Своей небрежностью он поставил меня в очень неловкое положение. Казнь должна состояться сегодня.

– Я мог бы обратиться к епископу Анжерскому…

– Идиот! – Епископ закатил своему эконому оплеуху. – Это за такие советы я тебе плачу? Епископ Анжера хочет заполучить Орлеан себе! Он явится со своим палачом и отберет у меня мой триумф! Нет, изволь подобрать кого-нибудь в Туре.

– Здесь?

– Да. Среди этого сброда из отставных солдат должен найтись палач! Они все – наемники. Даже не французы. Найди палача.

– Ваше преосвященство, – с опаской проговорил Марсель, осторожно отступая подальше, – не думаю, чтобы нам удалось так быстро отыскать умелого мечника.

– Мне наплевать! – заорал епископ, и лицо его цветом стало похоже на митру. – Плевать, чем он его обезглавит, мечом, топором или портновскими ножницами! Добудь мне того, кто это сделает!

С этими словами епископ сжал руками голову и повалился на кровать. Он не привык впадать в панику. За него это должны делать другие.

* * *

К утру, когда Жан и Фуггер пришли в Тур, весь город гудел. У дверей кафедрального собора все время сменялись люди, чтобы прочитать вывешенное там объявление.

– «В связи с неожиданной и внезапной кончиной… – быстро читал Фуггер. – Обращаться только людям достойным и с опытом». Это ведь о тебе, правда?

– Да, – согласился Жан. – Но я не думал так скоро снова вернуться к моей профессии. Если вообще к ней возвращаться. – Он посмотрел на молодого немца. – Я подумывал стать цирюльником.

– В любом случае, – проворчал Фуггер, потирая свою остриженную голову, – ты кого-нибудь кромсаешь.

Жан рассмеялся и снова повернулся к объявлению:

– Погоди-ка! А это что?

Он указал на слова, нацарапанные в самом низу листка.