Французский палач

Позади него раздался стон, а потом – тихий смешок. Хакон полуобернулся, и отражение обернулось вместе с ним. Его отец исчез, сменившись сатиром, слизывающим сахар с мясистых губ. Сатиром – и в то же время им самим, мужчиной, который теперь жил на деньги тех, кого облизывали.

– Кровь Одина! – прошептал Хакон. Он больше не смеет произносить свою правду вслух.

А в этом городе погибнут люди, которые сделали именно это. Назвали во всеуслышание имя своего Бога. Люди, которые оказались смелее нынешнего Хакона.

Он вышел во вторую из убогих комнатенок, которые он делил с Анжеликой. Там, в логове из старых ящиков, погруженный в сон об охоте, гончий пес Фенрир рычал и дергался всем своим длинным серо-белым телом. Пес был единственным верным спутником Хакона: они не расставались с того дня, когда пять лет назад на разграбленной ферме во Фландрии Хакон подобрал тихо скулившего щенка, еще слепого. Он был результатом скрещения волков и их быстроногих преследователей, но, как и его хозяин, в городском безделье начал толстеть.

Хакон нагнулся, чтобы почесать за крупными ушами. Фенрир застучал хвостом по деревянному полу, а его необычные квадратные волчьи глаза заблестели от удовольствия. Протянув руки через пса, Хакон принялся копаться в обломках своей прежней жизни: в одежде, сумках и безделушках, которые скопились у него за долгие годы службы наемным солдатом. Где-то глубоко в них было зарыто его наследие. Пусть рассказы отца и позабылись – от него осталось хотя бы это.

Хакон услышал знакомый стук костей, спрятанных в глубине глубокого мешка, и извлек оттуда потрепанный кошель из коричневой шерсти. Его горловина была заткнута поблекшей льняной тряпицей, которая раньше была зеленой. Он вытащил ее и расстелил на полу между псом и собой, а потом высыпал на нее содержимое мешочка.

Камней с рунами было двадцать четыре. Каждый диск имел форму и размер кружка, получающегося при соединении большого пальца и указательного. Когда его отец вместо желанного кита убил нарвала, он увидел в этом знамение, посланное самим Одином, и на костяшках, сделанных из бивня нарвала, вырезал руны Одина. Хакон наблюдал за тем, как отец день за днем проводит, вырезая и полируя кости. Потом тот долго размышлял и постился – и наконец схватил свой самый тонкий резец и нанес на кость очертания рун. Красящий состав он уже приготовил, смешав собственную кровь, несколько видов глины и ржавчину. Свежевырезанные знаки впитали в себя красную краску, которая до сих пор не потеряла яркости.

Медленно переворачивая кости так, чтобы каждая повернулась вверх растрескавшейся и пожелтевшей оборотной стороной, Хакон постарался обрести покой, который нужен для того, чтобы руны не просто показали ему свои лица, но и поговорили с ним. Когда-то он обладал этим даром, как прежде – его отец, а до того – дед. Однако он опасался, что потерял и это умение, как и дар плести рассказы. Навыки уходили из-за того, что он ими не пользовался, из-за того, что он порвал связь с землей, откуда пришел.

Обратившись с краткой молитвой к Одину, он сосредоточил мысли на своем вопросе, прогнав все посторонние мысли. Вопрос был только один: удастся ли ему убежать из этого мира, к которому он успел привыкнуть, и вернуться к жизни, где создают и рассказывают саги? Он начал передвигать руны, и постукивание кости о кость и костей о пол наполнило его слух, а глаза заволокло их краснотой, которая поднялась, подобно туману.

Его рука уверенно потянулась к одной кости, внешне ничем не отличавшейся от остальных. И в то же время она была иной. Он взял ее и отложил в сторону, а потом снова вернулся к разложенным на тряпице, пока рядом с первой выбранной не оказалась еще одна, и еще. Хакон как будто покинул жалкую комнатенку, ушел из настоящего в прошлое и будущее; его вера объединяла прошлое и будущее – в этой религии они были единым временем. Время, которое было, и время, которое настает.

Он перевернул первую руну – «фе». Она обозначает скот, усилия, затраченные в надежде на нескорое вознаграждение, противодействие, которое удается преодолеть, если приготовиться и быть наготове. Однажды он уже видел ее – ровно через четыре года после убийства отца, в тот день, когда он впервые взял в руки его наследие, эти кости с рунами. Хакону только исполнилось четырнадцать, и он набирался сил, скрываясь от убийцы отца среди своих родичей-дровосеков. И на острие топора он видел отражение грядущей мести.

Второй руной стала «ур», дикий бык – зверь, которого должен убить мальчик, становящийся мужчиной. Она означала принесенную жертву – отринутое детство, отказ от многого из того, что казалось хорошим и надежным. Это была руна прощания. Следовало нечто убить, и, увидев «ур», четырнадцатилетний мальчик потянулся к еще одному наследию отца, топору.