Французский палач

– Неприемлемо? – взревел он. От крика у него заболело избитое лицо. – Это я решаю, что приемлемо и что неприемлемо на палубе моего корабля! Кладите оружие, садитесь на весла и гребите, как и положено вам, отребье! Иначе я прикажу содрать с вас шкуры, оскопить и скормить рыбам!

– Мы будем сражаться, – спокойно сказал Жан.

– И умрете, – заявил Лавальер. – Вас осталось всего десять.

Он кивнул, давая знак своему новому сержанту выйти вперед.

При его приближении Жан и Хакон перепрыгнули через ограждение и приземлились на главной палубе внизу. Остальные десять освобожденных пленных испуганно окружили их. А потом вдруг послышались странные звуки, похожие на птичий гомон, и пятнадцать черных фигур поднялись со скамей. Все они сжимали оружие, подобранное в суматохе боя. Посредине их возвышалась громадная фигура Акэ: спина у него зияла обнаженной во время пытки розовой плотью, щепка по-прежнему торчала из груди. И тем не менее голос его звучал сильно и уверенно.

– Они умрут – ты умрешь! – объявил он.

И пятнадцать пар босых ног в унисон затопали по палубе, а из пятнадцати глоток вырвался одинаковый боевой клич.

От неожиданности содрогнулись все – христиане и мусульмане, заключенные и рабы, солдаты и пираты.

– Пристрелить их! – заорал капитан. – Всех пристрелить!

Зашуршали направляемые на палубу аркебузы, но один голос произнес:

– Не советую.

Голос был негромким, но звучал властно. Все, кто находились на обоих кораблях, замерли и повернулись в его сторону. На кормовой палубе «Серебряной Змеи» в широком черном одеянии своего недавно погибшего смертельного врага, в завернутом вокруг головы белом тюрбане стоял Джанук. Он опирался на василиск, из которого покойный Джон Гуд собирался выстрелить в тот момент, когда стрела заставила его глаза померкнуть. В левой руке у Джанука горел факел Джона Гуда.

– Не советую, – повторил он и развернул ствол пушки так, чтобы жерло смотрело прямо на солдат, которые готовились выстрелить в гребцов.

Этого оказалось достаточно. Солдаты испуганно замялись, а потом все как один убрали аркебузы за спину. Им на всю жизнь хватило воспоминания о стремительно разлетающихся осколках металла.

С легким кивком Жан повернулся и стал подниматься по трапу. Хакон следовал за ним. Солдаты расступились, и Жан снова взглянул в окровавленное, искаженное от ярости лицо капитана.

– Я решил, что мы сделаем. Мы…

Лавальер завопил:

– Я не веду переговоров с простолюдинами!

Жан улыбнулся:

– В один прекрасный день мы, простолюдины, снесем твой маленький миленький замок. Но чтобы нам обоим доить до этого славного дня, сейчас ты заткнешься и выслушаешь меня. Или мой друг с галеры закончит этот разговор раз и навсегда.

Джанук помахал факелом. Капитан попытался высокомерно фыркнуть – и поморщился от боли. Жан продолжил:

– У нас есть два корабля и два небольших судна, которые были прикреплены к большой галере. Не поделить ли нам добычу?

– Я не уйду с «Персея», – гнусаво ответил капитан.

– Мой милый капитан, но кому понадобится отнимать его у вас? Нет, вы оставите «Персея» себе. Мы возьмем «Серебряную Змею» и расстанемся… если не друзьями, то, по крайней мере, не врагами.

Лавальер посмотрел на своих запуганных и измученных людей, а потом – на наведенную на них пушку.

– Похоже, у меня нет выбора, – недовольно прогнусавил он. – Хорошо. Я оставлю себе моих рабов, и мы поплывем обратно в Тулон, чтобы переоснаститься. А ты можешь забрать арабов и негров, и пусть они везут тебя в преисподнюю.

Жан снова посмотрел на главную палубу и встретился взглядом с Акэ. Он стоял среди своих соплеменников гордо и прямо, несмотря на боль и потерю крови.

– Нет, – сказал Жан, поворачиваясь обратно. – За мое недолгое знакомство с рабством я понял, что оно мне не нравится. Все, кто хочет пойти со мной, могут это сделать. Кому охота вернуться во Францию, пусть отправляются с тобой. Акэ и его люди могут взять один из маленьких кораблей арабов и плыть, куда захотят.

Это заявление поразило Лавальера. Он смог только вопросить:

– А побежденные арабы? Мое право победителя приковать их к веслам, как они приковали бы меня!

– Арабы вправе забрать второй маленький корабль. Там будет тесновато, но зато они смогут присоединиться к своим собратьям со второй галеры – той, что без мачты.

Предложение Жана быстро разлетелось по обоим кораблям, повторенное на самых разных языках. Все – и арабы, и христиане – единодушно решили, что этот человек безумен. Но каждый на своем языке добавил, что подобное милосердное безумие может оказаться особым даром Бога. Оно даровало им свободу. Однако все опасались, что это божественное безумие сменится человеческой рассудительностью, поэтому пираты и негры поспешили избавиться от своих оков, запастись водой и продуктами и устроиться на двух одномачтовых баркасах, которые стояли на воде по другую сторону от «Серебряной Змеи».