То, что мы находим в других французских (да и не только французских) рыцарских романах, где фигурирует Ланселот, в частности его участие в поисках Святого Грааля, возникло позже, у продолжателей Кретьена, и никак не согласуется с его трактовкой характера этого персонажа: полубезумный влюбленный не станет у него браться за душеспасительные предприятия, не будет отцом Галаада. Таким образом, куртуазная концепция любви одерживает в этом романе верх: возлюбленная — не жена, не подруга, она только дама.
Не без основания считают, что отношение Кретьена де Труа к куртуазной интерпретации любви, отразившейся в «Ланселоте», не вполне серьезно. Не случайно поэт не закончил книги; не случайно также в повествовании ощущаются иронические нотки. Особенно — в описании любовных безумств героя (когда он, например, сражается с Мелеагантом, повернувшись к нему спиной — чтобы не терять из поля зрения свою возлюбленную, взирающую на поединок из башенного оконца).
Впрочем, иронию и затаенную усмешку видели в книге Кретьена не всегда. Иногда, напротив, это произведение считали полным многозначительных иносказаний и даже продуманной аллегорией, где королева Геньевра олицетворяла человеческую душу, разлученную с телом (Артуром) из-за козней извечного Зла (Мелеагант). Лишь Спаситель-Ланселот воссоединял душу и тело. Жак Рибар, предложивший недавно такое толкование книги [73], не настаивает на его обязательности и единственности, он считает его одной из возможных интерпретаций романа, многозначного и многослойного, как и все почти произведения средневековья. Такую символику у Кретьена де Труа обнаружить, конечно, можно, но за это вряд ли несет ответственность средневековый французский поэт.
Написанный одновременно с «Рыцарем телеги», «Рыцарь со львом, или Ивейн» ощутимо противостоит куртуазной концепции любовного чувства. По композиции новый роман представляет собой параллель «Эреку и Эниде»: он четко членится на три части, но наполнение их более напряженное, чем в первом романе. В «Рыцаре со львом» мы можем выделить вступительную часть, соответствующую сюжетной завязке (рассказ Калогренанта), и следующий за ней первый подвиг героя, заканчивающийся завоеванием любви Лодины. Это опять как бы маленький роман в романе, завершающийся описанием свадебных торжеств, маленький роман со своей завязкой, кульминацией и развязкой. Но его психологическая напряженность и «конфликтность» значительно определеннее и выявленнее, чем в соответствующей части «Эрека и Эниды». Как и в первом романе, эта часть предшествует «большому» роману и создает предпосылки для дальнейшего разворачивания действия. Затем идет описание любовного согласия героев, заканчивающиеся отъездом Ивейна на рыцарский поиск. Это — первая часть «большого» романа. Вторая его часть (пусть очень короткая в изложении) — это полтора года, бездумно проведенных героем в рыцарских забавах. Затем наступает кульминационный момент — безумие Ивейна. Это — вершинная точка романа и ось его симметрии. Действительно, первому поиску рыцаря (описанному кратко) соответствует второй (уже осмысленный, полезный, а потому более подробно рассказанный), а первым сценам любовной идиллии соответствует примирение Ивейна и Лодины в конце романа (характерно, что и в начале книги и в ее конце мы видим рыцаря преклонившим колени перед своей дамой).
Безумие обновляет Ивейна. Он снова ищет «авантюр». Но теперь они становятся общественно полезными. Герой защищает слабых, мстит обидчикам, освобождает невинных пленников. Если до своего безумия Ивейн во всем следовал советам Говена, то теперь он противостоит ему (и один из последних подвигов Ивейна поистине символичен — это поединок с Говеном). Герой противостоит рыцарю-спортсмену прежде всего осмысленностью, полезностью своих приключений. Именно в последнем, по мнению Кретьена, и состоит основное качество подлинного рыцаря. Характерно, что не воинские подвиги воспитывают героя (как это было с Эреком), — он приходит к духовному совершенству через сильнейшее любовное потрясение. В конце романа Лодина вновь становится мужу женой, подругой и дамой, а Ивейн попадает в число самых прославленных рыцарей Круглого Стола именно благодаря появившейся у него душевной широте и благородству.