Французский сезон Катеньки Арсаньевой

Ну, вот как тут удержаться от комментария? Почти сто пятьдесят лет назад сказаны эти слова, а «резоны» — что у тех полицейских, что у наших сегодняшних — прежние. Не знаю, был ли в те времена процент раскрываемости, но судя по этим страницам — был. И так же неохотно бралась тогдашняя полиция за сложные дела, и так же стремилась списать их на стихийные бедствия, божественное вмешательство и трагическое стечение обстоятельств, иначе говоря — несчастные случаи.

Ничего не изменилось с тех пор в нашем «тридевятом царстве». И ведь еще недавно мы с гордостью за классиков произносили — «вечно живая комедия», «удивительно современное звучание», даже не задумываясь над тем, что это наша жизнь совершенно не меняется, и на диво всему цивилизованному миру — как проклинали российское бездорожье и беззаконие при царских режимах, так и продолжали его проклинать и при военных коммунизмах, и в советские и постсоветские времена. Потому как традиции для нас — это все, или иначе говоря — ничему научиться мы просто не в состоянии. Умные люди учатся на чужих ошибках, глупые — на своих, а дураки… Да вроде и не дураки, а жизнь, что ни говори, какая-то дурацкая…

Иначе чем же тогда объяснить не просто современное звучание последующих строк, а словно списаны они с нового российского кино с его пресловутой, но тем не менее злободневной чернухой:

— У меня такое ощущение — словно все это кем-то подстроено. Еще немного, и они придут к выводу, что и умер Константин от несчастного случая.

— Уже.

— Что уже?

— Уже есть такое мнение. И при отсутствии дополнительных улик, оно, скорее всего, восторжествует.

— Но это же не так!

— У вас есть доказательства?

— У меня — есть, — подавая Петру Анатольевичу полученное давеча письмо, ответила я.

— Вот как… — даже не распечатав того, и ни капли не удивившись, протянул он. — А я-то оставлял эту новость на сладкое. — И достал из внутреннего кармана еще одно письмо, точно такое же. — Ну-ка, ну-ка, сравним… С разницей в два слова.

Он протянул мне оба письма. Они действительно ничем друг от друга не отличались, кроме того, что в его «милостивая государыня» было заменено на «милостивый государь».

— Когда вы его получили?

— Не знаю.

— То есть?

— Оно лежало у меня на столе в редакции. И никто не видел, как оно туда попало. Во всяком случае, два часа назад я его уже прочитал.

— Значит ко мне он заглянул позже.

— Заглянул? — удивился Петр. — Вы хотите казать, что знакомы с автором?

— Не имела такой чести…

И я рассказала Петру историю появления у меня этого послания во всех подробностях, включая собственную ошибку с шалью.

— Но… зачем ему было так рисковать?

— Сама удивляюсь.

— Ничего не понимаю.

— Я тоже, хотя и пыталась это сделать до вашего прихода.

И я показала ему свой список.

Петр пробежал его глазами и несколько раз иронически хмыкнул.

— Я бы не стал отказываться пока ни от одной из этих версий. Только пересмотрел бы их, с учетом наличия второго письма.

Этим мы и занялись. В результате чего пришли к одному единственному выводу: кого-то наше участие в этом деле не устраивает. И он попытался устранить нас, предупредив, что на этом не остановится.

— В определенном смысле, это даже благородно с его стороны, — подвел итог Петр Анатольевич.

— Что вы имеете в виду? — не поняла я.

— Предупредить о грозящей нам опасности — это ли не благородство?

— В таком случае разбойничья фраза «Кошелек или жизнь» — не менее благородна.

— Разумеется. Во всяком случае, у человека есть выбор. У нас в отличие от Булонского леса обычно сначала убивают, а потом выворачивают карманы.

— Я бы не стала его за это благодарить.

— А почему бы и нет?

— Вы, как обычно, склонны к парадоксам.

— Вовсе нет. Этот джентльмен предлагает нам сделку, не желая брать лишний грех на душу. А вот если мы откажемся от его предложения, уж тогда…

— Возьмет?

— Не сомневаюсь.

— Вы даже не пытаетесь меня успокоить.

— Вас, Екатерина Алексеевна? С каких это пор вы в этом нуждаетесь? Можно подумать, что вы настолько напуганы, что готовы отказаться от своих намерений. Или это действительно так?

Я только вздохнула в ответ на его лукавый вопрос.

— Ну вот, — рассмеялся Петр Анатольевич. — Поэтому и не собираюсь вам подслащивать пилюлю. У вас достаточно крепкий желудок, чтобы переварить и не такую новость.

— Бессердечный вы человек, как я погляжу.

— Просто неглупый, Екатерина Алексеевна, и неплохо вас знающий.

— И что же по вашему, знающий меня человек, я теперь попытаюсь сделать? — спросила я его.

— Думаю, попытаетесь узнать, кому помешал живой Лобанов?

— Вы действительно проникаете в мои мысли? — невольно удивилась я, поскольку попадание было что называется в яблочко.

— Я сам думаю об этом весь день, так что догадаться нетрудно.

— В таком случае — предлагаю объединить наши усилия. Поскольку нас уже и без того многое объединяет.

— Враги, во всяком случае, у нас точно общие, — согласился Петр, и мы с ним самым подробным образом обсудили все возможные варианты.

А так как поводом для убийства на нашей грешной земле обычно являются деньги, то для того, чтобы подтвердить этот тезис, нам потребовалось не так много времени.