Французский сезон Катеньки Арсаньевой

— Помню, до войны… — говорила она, и я не сразу понимала, что она имеет в виду не Крымскую кампанию, а войну 1812 года.

Она рассказывала какой-нибудь забавный анекдот из тех времен, словно он произошел на прошлой неделе, а для меня эти годы были временем детства моих родителей, то есть по моим тогдашним понятиям — седой стариной.

— Уж ей-то наверняка известны все родственные связи Лобанова, — говорила я себе по дороге, как бы убеждая самою себя в правильности принятого так спонтанно решения. — Кроме того, я давно ее не видела и соскучилась.

И это тоже было правдой. Едва познакомившись, я прожила у нее больше месяца и сильно привязалась. И до сих пор вспоминала эти дни с удовольствием, несмотря на то, что переживала в те дни не самое лучшее в жизни время.

Чтобы покончить с воспоминаниями, скажу еще, что Ксения Георгиевна, приютив меня тогда, сильно рисковала испортить отношения с полицией. Но, ни секунды не сомневаясь, предложила мне кров и стол.

«За одно это я должна быть ей благодарна всю жизнь», — подумала я, и больше уже не сомневалась в правильности своего решения, а мысленно вернулась к событиям последних дней. И так ими увлеклась, что почти не заметила, как доехала до Елшанки. И поняла это лишь тогда, когда услышала радостные крики дворовых людей и лай собак.

Лишь теперь подумала я о том, что Петр Анатольевич, не зная о моем отъезде, будет волноваться. Но тут же отругала себя за эти мысли:

«Да кто он мне в конце концов? Сват или брат, чтобы за каждый шаг свой перед ним отчитываться?»

Хотя сама бы разобиделась на него, поступи он со мной подобным образом. И поняв это, тут же оправдалась:

«Но ведь это действительно очень нужная для расследования поездка. Побранится для виду, а потом сам же и благодарить будет».

Но Ксения Георгиевна уже семенила мне навстречу, и, увидев ее радостное личико, я позабыла обо всем на свете и поспешила в ее объятия.

— Катенька, родная моя, только вчера тебя вспоминала… — сквозь слезы радости прошептала она.

— Вот я и приехала, а вспомнили бы пораньше — я бы раньше приехала… — отшутилась я, хотя у самой слезы уже наворачивались на глаза.

— Да как у тебя язык повернулся такое сказать, — набросилась на меня старушка с кулаками, а это было совсем не безопасно. Даже в шутку, поскольку своего вязанья с острыми и торчащими в разные стороны спицами она не выпускала из рук никогда.

— Да я шучу, Ксения Георгиевна… — как можно ласковее сказала я, и старуха растаяла и приласкала, но не прежде, чем я загладила свои неосторожные слова во время двухчасового застолья.

А чтобы представить, сколько мне пришлось всего съесть, и чего мне это стоило, нужно хоть однажды побывать в подобном доме. Кормят здесь на убой. И отказов не принимают ни под каким видом. Даже вспомнить страшно. Поэтому ни вспоминать, ни рассказывать об этом кошмаре не буду, а лучше сразу перейду к послеобеденной беседе.

— Ну, а теперь рассказывай, что тебя ко мне привело, — спросила меня Ксения Георгиевна, уложив на мягкий диван и присев в изголовье.

— В гости, — ответила я, не желая сразу переходить к тем серьезным разговорам, ради которых приехала.

— Я понимаю… — хитро прищурилась Ксения Георгиевна и морщинки тонкими лучиками разошлись от ее губ по всему ее лицу. — И все же?

Обмануть ее было трудно, почти невозможно, и я со вздохом отказалась от этого намерения, признавшись:

— Есть у меня к вам несколько вопросов, но сначала я сообщу вам последние новости.

— Уж не о смерти ли Коськи Лобанова? — нахмурившись, спросила она, и мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя от потрясения.

— Иной раз, Ксения Георгиевна, — наконец смогла выговорить я, — мне кажется, что вы ясновидящая, честное слово.

— Не преувеличивай. Тем более, что дело-то серьезное…

Удивительное все-таки у нее было лицо. Выразительное и чрезвычайно подвижное. Я любила наблюдать за ним во время наших бесед. В зависимости от той или иной темы оно могло совершенно измениться за долю секунды — от беззаботно-лукавой физиономии до выражения трагической маски, как теперь.

— Более, чем серьезное. Это преступление.

— Ты думаешь? — посмотрела на меня пристально Ксения Георгиевна. — Тогда я действительно не все знаю.

И я рассказала ей все, что знала сама, ничего не утаивая. В том числе и о тех выводах, к которым мы с Петром Анатольевичем пришли вчера вечером и даже о визите ко мне «черного человека» и о его письме.

После этого Ксения Георгиевна ненадолго меня оставила, чтобы подумать, а мне дать возможность передохнуть с дороги. И я даже ненадолго заснула, так же крепко и спокойно, как спала в этом гостеприимном доме прошлым летом.

Разбудил меня запах кофе, и тихие по-старушечьи шаркающие шаги Ксении Георгиевны.

— Отдохнула? — спросила она ласково, как добрая фея из сказки. — Вот и славно. Теперь самое время кофейку. Ты пей, а я тем временем тебе кое-что расскажу.