Французы на Северном полюсе

Бершу должен был все подготовить, чтобы достойным образом отметить национальный праздник, а матросам, оставшимся на судне, следовало придумать интересные номера для представления.

Такого торжества еще никто не видел. На корабле, в семи градусах широты от Северного полюса!

К великой досаде капитана, сквозь туман невозможно было рассмотреть корабль, где уже наверняка сияли праздничные огни и развевались флаги.

Вдруг залаял Помпон, любимец Артура Форена, за ним еще несколько собак, и вскоре все псы, к немалому удивлению моряков, залились звонким лаем.

— О, — воскликнул парижанин, — наверняка какой-нибудь шутник на корабле залаял, чтобы подразнить собак. Ну-ка замолчите! Неужто не слышите, что это не собака? Залаял бы я, тогда другое дело.

Но, как бы то ни было, собаки почуяли врага.

Неожиданно сквозь туман проглянул нос корабля.

— Стой! Кто идет? — раздался голос.

— А вы кто?! — сурово откликнулся капитан.

— Капитан Вальтер, с трехмачтового судна «Германия» из Бремерхафена.

— Капитан д’Амбрие, с французской шхуны «Галлия», — представился в свою очередь д’Амбрие.

Капитан Вальтер, видимо, решил, что это визит вежливости, и произнес:

— Пройдите, пожалуйста, к левому борту, сейчас спустим трап!

— Благодарю, но в тумане я принял ваш корабль за свой.

— «Галлия», капитан, стоит в трех кабельтовых к юго-западу.

— Спасибо, имею честь приветствовать!

Удивленные французы хранили молчание, а собаки неистово лаяли и рвались вперед.

— Ну, доктор! Что скажете?

— Я ни капельки не огорчен, — ответил Желен. — Ведь мы с ними стремимся к одной цели и в этой встрече нет ничего удивительного.

— Вы правы. Помощник капитана «Германии» знал, где стоит наш корабль.

— И не ошибся.

— Не кажется ли вам, что у Прегеля мания обгонять соперника, хотя бы на самую малость, иными словами, добиваться смехотворного превосходства?!

— О да! Они прошли дальше Локвуда на двести метров, а нас опередили всего на сто двадцать!.. Ничего, мы отыграемся, и победа наша будет настоящей!

— Не сомневаюсь в этом. Но противно зимовать рядом с ними, ведь они только и делают, что кичатся своим, можно сказать, несуществующим превосходством.

— Зато мы в более выгодном положении. Нашли очень удобное место для судна, а им, по-моему, это не удалось.

Последние слова доктора заглушило радостное «ура!». Туман рассеялся, и в ярких лучах солнца появилась «Галлия», расцвеченная праздничными флагами.

Капитана и его спутников встретили громкими криками: «Да здравствует Франция!», «Да здравствует республика!». Сколько было горячих рукопожатий, сердечных слов, а напоследок дружное: «Да здравствует капитан!»

Забыв про усталость, матросы побежали надевать парадную форму.

Началось торжество.

За праздничный стол сели все вместе, без различия званий и рангов.

Среди общего веселья один за другим следовали тосты: «За Францию!», «За республику!», «За капитана!», «За Северный полюс!»

После пира состоялся концерт. Были и сцена и занавес. Матросы не робели, пели песни, аккомпанировал им на пианино лейтенант Вассер, с ходу подбиравший нужные мелодии.

Но никто не имел такого успеха, как Летящее Перо. Он исполнил песенку герцога из «Риголетто», начинающуюся словами «Comme la plume au vent»[77].Окончание этой строки звучит как «плюм-о-ван», что означает «летящее перо», а, как мы уже знаем, это прозвище Форена.

— Браво, парижанин! Браво! Здорово поешь! — Матросы так долго аплодировали своими заскорузлыми от работы руками, что Артуру пришлось исполнить песенку трижды.

— Теперь ясно, откуда у тебя прозвище. Оказывается, ты пел в опере? А молчал!

— Нечем хвастаться… Печальная это история…

— Расскажи! Расскажи! — стали просить отовсюду.

— Однажды мне пришла в голову забавная мысль выступить в опере в славном городе Орлеане, в роли герцога Мантуанского.

Только я начал петь мою любимую арию, как зрители, будто наскипидаренные, повскакивали с мест и освистали меня. Что там было! Контракт, разумеется, со мной сразу расторгли, к великой радости соперников, которые тут же прозвали меня Плюмованом — Летящим Пером.

Из Орлеана я отправился в Буэнос-Айрес, но и там меня постигла неудача: не заплатили за работу.

Надо было как-то жить, и я устроился поваром, хотя совсем не умел стряпать… Меня снова выгнали!

Пошел работать в парикмахерскую, одному отхватил нос, другому ухо, опять неувязка, пришлось сдать оружие.

Во Францию вернулся кочегаром на трансатлантическом пароходе, чтобы оплатить проезд… И мне понравилась эта работа.

Восемь лет проработал у топки и вот теперь удостоился чести скромно трудиться на благо славной экспедиции нашего храброго капитана.

Такова моя история.

Нечего и говорить, рассказ Летящего Пера имел не меньший успех, чем его пение.

Веселье не прекращалось. Патриотические песни сменялись лирическими, а то и непристойными. Напоследок Дюма спел своим зычным басом провансальскую песню. Ему горячо аплодировали, хотя никто не понял ни слова.