«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

Двойственность восприятия Франции и французов в николаевское царствование видна на примере отношения самого Николая I к Наполеону. Торжественно отмечая годовщины победы над наполеоновской армией (20-летие взятия Парижа в 1834 году, день памяти Бородинского сражения в сентябре 1839 года), он в то же самое время неизменно восхищался Наполеоном как полководцем и охотно противопоставлял его Луи-Филиппу. Французский дипломат барон де Бургуэн приводит в воспоминаниях рассказ о своей беседе с Николаем I в начале 1828 года:

Первые слова, какие он адресовал мне, содержали комплименты моей стране и напоминание о событиях, льстящих моему патриотическому чувству. По молодости он не успел принять участие в последних войнах времен Империи и потому остался чужд антипатиям и предубеждениям этой эпохи. В императоре Наполеоне видел он по преимуществу историческое лицо, великого полководца, достойного его восхищения ‹…› Император был убежден, что правительство Луи-Филиппа потакает демократическим порывам, которые не могут не привести Францию к войне и к новым революциям, и сурово осуждал за это нового короля. Наполеон всегда оставался в глазах российского императора воплощением мощной власти, необходимой для усмирения народов нашего века, решительно не умеющих покоряться. Однажды [в 1831 году] во время весьма оживленного спора он сказал герцогу де Мортемару, указывая на бронзовую статуэтку императора в маленькой шляпе и со шпагой, служившую ему пресс-папье: «Вот кто умел призвать вас к порядку!» – «Вы правы, Ваше Величество, – отпарировал наш посол, – нас он умел призвать к порядку, но зато во всей Европе учинил великий беспорядок».

Характерно также, что во время первой аудиенции, данной 17/29 апреля 1832 года другому французскому дипломату, уже упоминавшемуся выше маршалу Мортье, Николай затронул ту же тему. «Его Величество, – докладывал Мортье тогдашнему министру иностранных дел Себастиани, – пустился в долгие и подробные рассуждения о старой императорской гвардии при Наполеоне и вообще о французской армии той поры, о чьих подвигах он отозвался в чрезвычайно хвалебных тонах». Наконец, еще одному французскому дипломату, Фердинанду де Кюсси, император признался: «Я всегда был и остаюсь величайшим поклонником французской армии. Мы не раз себе в ущерб учились уважать ее: а какие в ней солдаты!»

Следует, правда, учесть тонкое замечание, сделанное другим послом Франции, Проспером де Барантом, в донесении от 1 августа 1836 года. На маневрах Николай обратился к сотруднику французской миссии в Копенгагене виконту де Кинемону:

Ну, боевой товарищ, что вы скажете обо всем этом? Надеюсь, что эти орудия никогда не станут стрелять по орудиям французским! Да хранит нас Господь от войны; но если, к несчастью, нам суждено воевать, хорошо бы французам и русским быть заодно. В этом случае против двух наших армий никто не сможет устоять.

Пересказав эту речь императора в дипломатическом донесении, адресованном тогдашнему премьер-министру А. Тьеру, Барант уточняет: это восклицание «относилось не к нынешней Франции, а к Франции, существующей в воспоминаниях, а точнее, в воображении императора – Франции всецело монархической и военной, о которой он сожалеет, не зная, возможна ли она».