Фрау Томас Манн: Роман-биография

Не было недостатка и в поддержке из Германии частных лиц; то были письма давних друзей Маннов и Прингсхаймов, например, дирижера Ханса Кнаппертсбуша, художника Олафа Гульбрансона, Ханса Пфитцнера и Рихарда Штрауса, где они выражали свое определенное отношение к происшедшему. «Я непременно должен сказать Вам, насколько меня и моих друзей волнует достойная сожаления утрата чувства товарищества в среде людей искусства, что проявилось в этом выпаде против Вашего мужа, — писал Кате Манн Эрнст Пенцольдт. — Написали бы уж хоть получше. Ведь если смотреть со стороны, непредвзято, насколько же ничтожными, убогими и трусливыми они выглядят, я бы даже сказал, смешными. Мелкие душонки, мелкие душонки, как говаривал в таких случаях мой отец».

Однако больше всего семью Манн, в особенности Катю, тронула «реакция великого почитателя Вагнера», тестя Томаса Манна; теща переслала им собственноручно изготовленную ею копию письма Альфреда Прингсхайма, адресованного одному из его коллег, поставившему под «манифестом» свою подпись (по всей видимости, это был физик Герлах), в котором тесть защищал толкование образа Вагнера своим не столь уж любимым зятем.

«17.4.1933. Многоуважаемый коллега! С некоторым удивлением, вернее, я бы даже сказал, с откровенным огорчением, я увидел Вашу фамилию среди подписей под этим памфлетом. […] Я, правда, придерживаюсь несколько устаревших взглядов, но если кто-то позволяет чьей-то злой воле воспользоваться его именем как прикрытием для столь оскорбительного навета, основанного на бессвязных, надерганных из пятидесятидвухстраничного доклада фраз, к тому же частично фальсифицированных, тот обязан, по меньшей мере, потрудиться хотя бы заглянуть в оригинал. Но к моему великому сожалению я позволю себе усомниться в том, что хотя бы даже один из уважаемых подписавшихся господ исполнил эту святую обязанность […]. Так, Томас Манн пишет: „Страстное увлечение волшебной музыкой Вагнера не покидает меня с тех самых пор, как я впервые понял ее и позволил ей полностью овладеть моим сердцем. Я никогда не забуду, чем обязан ему: он научил наслаждаться и понимать; часы, проведенные у театральной рампы, дарили меня самозабвенным счастьем, повергая в священный трепет и наполняя все мое существо благоговением и блаженством, ибо я постигал разумом все трогательное величие замысла, на какой способно лишь такое искусство“. Я полагаю, тот, кто столь откровенно и во всеуслышание делает подобное признание, „патриотически возвеличивая Германию“, достоин защиты от бестактных и вероломных нападок, каковые представляет тот манифест. […] Ежели у Вас как представителя точной науки, быть может, возникло желание узнать содержание обсуждаемого доклада, я весьма охотно предоставлю Вам для ознакомления имеющийся у меня экземпляр».

Дальнейшие подробности о развитии клеветнической кампании узнавали в Лугано из писем Хедвиг Прингсхайм, которые еще раз доказывали, сколь велико было участие матери в делах семьи Манн: «Малышке […] придется задушить в своем юном сердце первую пылкую любовь, поскольку Альфред считает именно ее возлюбленного [имеется в виду дирижер Кнаппертсбуш, горячей поклонницей которого была в это время Элизабет] зачинщиком этого свинства. […] Но слушай дальше: на предпоследнем академическом концерте к отцу подошла супруга нашего возлюбленного и заявила: „Мой муж просил передать вам, что он очень зол на Томаса Манна, поскольку он назвал Р. В. дилетантом“. Фэй, естественно, не понял, что она имела в виду, и тогда она заявила, что слова о дилетантстве прозвучали в его докладе в Голландии, об этом случае мужу-де стало известно из статьи одной голландской газеты, и поэтому он страшно рассердился на Томаса Манна. На что Альфред […] ответил, […] что ее муж может сам высказать свое недовольство тому, кого это лично касается, на ближайшем ланче. […] Во всяком случае, — сделала вывод Хедвиг Прингсхайм, — вполне можно предположить, что этот разговор имеет непосредственное отношение к недавним событиям».