Фрау Томас Манн: Роман-биография

Последним в ряду упомянутых обожателей Кати Прингсхайм, имевших серьезные намерения, был — не больше не меньше — бесстрашный критик, гроза литераторов Альфред Керр[32], впервые увидевший девушку в Банзине, где семья Прингсхайм много лет подряд проводила летние каникулы и куда вместе с прислугой приехали близнецы, в то время как трое старших братьев отправились с родителями в путешествие на велосипедах. Очевидно, о весьма настойчивых и целенаправленных ухаживаниях Керра говорится в письме Хедвиг Прингсхайм от 4 декабря 1902 года, адресованном ее другу Максимилиану Хардену: «Как Вы думаете, почему Керр подарил моему Клаусу свою книжонку о Зудерманне[33] с самым дружеским посвящением? Он подбивается к тюфяку Клаусу, а метит при этом в дурочку Катю. Как Вам нравится Керр в роли моего зятя?» Поскольку мнение Хардена было ей заранее известно (этот господин — сущая «обезьяна»), позиция родителей не требует комментариев. Отвергнутые домогательства Керра, как известно, имеют свои следы в истории литературы. Во всяком случае, оба семейства — Манн и Прингсхайм — твердо убеждены в том, что недоброжелательная критика драмы Томаса Манна «Фьоренца», а также стихотворная эпиграмма Керра «Томас Боденбрух»[34] впрямую связаны с крушением его надежд на женитьбу на Кате.

Равнодушие дамы сердца к своим миннезингерам еще раз доказывает, что во время учебы Катарина Прингсхайм не стремилась связать себя узами брака. Так что же должно было произойти, чтобы она изменила свои намерения?

На этот вопрос невозможно дать вполне определенный ответ: «Случиться должно было только так и не иначе». Однако есть свидетельства, с помощью которых, пусть даже приближенно, можно восстановить картину событий 1904 года.

Объявился некий молодой человек, намеревавшийся пополнить ряды знаменитостей города; это был писатель, сочинитель нескольких новелл, изданных Самуэлем Фишером, и автор получившего высокую оценку романа «Будденброки», тираж которого, не в последнюю очередь благодаря опубликованным в периодической печати хвалебным отзывам друзей писателя, пусть даже и по его настоятельной просьбе, возрастал с каждой неделей.

Томас Манн — таково имя подающего большие надежды поэта — был мастером изощренных акций, касающихся не только способов продвижения собственных сочинений, но и стратегии в решении «самого большого, жизненно важного дела», к чему он приступил не мешкая, едва Катя Прингсхайм попала в поле его зрения, и он добивался результата с завидным упорством и настойчивостью. (Неужели он тогда даже не догадывался, что очень давно знал эту девушку? Она взирала на него с одной из многочисленных копий картин Каульбаха, которые были прикреплены кнопками к стене над его конторкой в Любеке. Картина называлась «Пьеро»),

Прощай, Швабия! Конец распутной жизни! Таково было решение стратега, который, вопреки стараниям, никогда не ощущал себя в Богемии по-настоящему своим. Он отказывается от славы «хорошего мальчика», каким его представил художник Пауль Эренберг[35]. Приобщаясь к обществу знатных горожан, он должен следовать его непреложным правилам: брак, порядок, надежность, достоинство. Как скрупулезно и с большим количеством цитат описано в биографических сочинениях о Томасе Манне, составленных Петером Мендельсоном, Клаусом Харпрехтом и Херманом Курцке, в период между 1903 и 1905 годом произошла грандиозная перемена в его поведении: он вновь увлекся ролью принца, как некогда в далеком детстве, когда замкнутый, необщительный мальчик уносился мечтами в сказочную, необыкновенную жизнь. Спутники-мужчины его былой лихой жизни должны были уступить место принцессе. Настал конец изматывающим отношениям с Паулем Эренбергом, исполненным «непередаваемо чистого счастья», равно как и сентиментальной фанатичной преданности плохим стихам. Происходит «смена вех», и к новой жизни он движется все стремительнее, без оглядки, «прямо-таки безрассудно», как позднее охарактеризовала этот период Катя.

Катя Прингсхайм попалась в сети образумившегося гения, который, как он сам выразился в письме брату Генриху, проявил совершенно «невероятную активность». Созерцая ее издали, он тщательно готовил интригу — нечаянную встречу в салоне Бернштайнов[36], где, в отличие от вечеров в доме Прингсхаймов, литература почиталась наравне с музыкой.