Фрейд и психоанализ

[737] Хотя я не намерен углубляться в психологию сновидений в этой связи, мотив черной змеи и черного человека не должен остаться незамеченным. Оба этих ужасных призрака угрожают сновидцу так же, как и его матери. «Черный» означает нечто темное, бессознательное. Сновидение показывает, что отношениям матери и ребенка угрожает бессознательность. Угрожающая сила представлена мифологическим мотивом «отца-животного»; другими словами, отец предстает как угрожающий. Это согласуется с тенденцией ребенка оставаться бессознательным и инфантильным, что, безусловно, опасно. Для мальчика отец – это антиципация собственной мужественности, конфликтующей с желанием оставаться инфантильным. Попытки змеи укусить мальчика в лицо – ту часть, которая «видит», – репрезентируют опасность для сознания (ослепление). С фрейдистской точки зрения нетрудно понять, что означает в данном случае ночное недержание мочи. Сны о мочеиспускании дают нам ключ к разгадке. Здесь я отсылаю читателя к анализу, опубликованному в моей работе «Анализ сновидений» (см. выше, пар. 82). Ночное недержание мочи следует рассматривать как инфантильный сексуальный суррогат. Даже в сновидческой жизни взрослых оно легко используется в качестве маскировки для давления сексуального желания.

[738] Данный пример показывает нам, что происходит в психике восьмилетнего ребенка, который чрезмерно зависит от своих родителей. Вина за это частично лежит на слишком строгом отце и слишком нежной матери. (Отождествление мальчика с матерью и страх перед отцом в данном случае представляют собой инфантильный невроз, но в то же время репрезентируют изначальную человеческую ситуацию, привязанность примитивного сознания к бессознательному и компенсирующий импульс, стремящийся вырвать сознание из объятий тьмы. Поскольку человек смутно предчувствует эту первоначальную ситуацию, стоящую за индивидуальным опытом, он всегда старался придать ей общезначимое выражение через универсальный мотив борьбы божественного героя с матерью-драконом, целью которой является освобождение от власти тьмы. Этот миф имеет «спасительное», то есть терапевтическое значение, поскольку дает адекватное выражение динамизму, лежащему в основе индивидуальных затруднений. Миф нельзя причинно объяснить как следствие личного отцовского комплекса; его необходимо понимать телеологически, как попытку бессознательного спасти сознание от опасности регрессии. Идеи «спасения» не являются последующими рационализациями отцовского комплекса; скорее, это архетипически преформированные механизмы развития сознания[179].)

[739] То, что мы видим разыгрывающимся на арене мировой истории, происходит и в человеке. Ребенка направляет власть родителей, как высший рок. Однако по мере того, как он растет, начинается борьба между его инфантильной установкой и растущим сознанием. Родительское влияние, начиная с раннего инфантильного периода, вытесняется и погружается в бессознательное, но не исчезает вовсе; невидимыми нитями оно направляет внешне индивидуальную работу созревающего ума. Как и все, что попадает в бессознательное, инфантильная ситуация продолжает посылать смутные, предостерегающие чувства, чувства тайного руководства потусторонними влияниями. (Обычно эти чувства относятся не к отцу, а к положительному или отрицательному божеству. Подобное изменение совершается отчасти под влиянием образования, отчасти спонтанно. Оно универсально. Кроме того, оно сопротивляется сознательной критике с силой инстинкта; по этой причине душа (анима) может быть описана как naturaliter religiosa[180]. Причина такого развития, даже сама его возможность, заключается в том, что ребенок обладает унаследованной системой, которая предвосхищает существование родителей и их влияние на него. Другими словами, за отцом стоит архетип отца, и в этом предсуществующем архетипе кроется тайна его власти; точно так же сила, которая заставляет птицу мигрировать, принадлежит не самой птице, но проистекает от ее предков.

[740] От читателя не ускользнет, что роль имаго отца в нашем случае неоднозначна. Угроза, которую он представляет, имеет двойственный аспект: страх перед отцом может либо вывести мальчика из отождествления с матерью, либо заставить его сблизиться с ней еще больше. Тогда возникает типично невротическая ситуация: он хочет и в то же время не хочет, говоря «да» и «нет» одновременно.

[741] Этот двойственный аспект имаго отца характерен для архетипа вообще: он способен к диаметрально противоположным эффектам и действует на сознание скорее так, как Яхве действовал по отношению к Иову – амбивалентно. Как и в Книге Иова, отвечать за последствия приходится человеку. Мы не можем с уверенностью сказать, что архетип всегда действует таким образом, поскольку известны случаи, доказывающие обратное. Впрочем, последние, по всей видимости, являются скорее исключением, нежели правилом[181].)