Фрейд: История болезни

В 1886 году Даркшевич и Фрейд опубликовали в немецком неврологическом журнале статью, подводящую итоги этих исследований и высоко оцененную в научном мире.

Но ведь Зигмунд Фрейд жаждал совершенно другого! И потому это не Шарко «поручил Фрейду перевод своих сочинений на немецкий язык», а Фрейд сам подошел к профессору и предложил себя в качестве переводчика. Это предложение было оценено и принято.

Тут надо несколько отвлечься и сказать, что, будучи полиглотом, Фрейд знал французский. Но в Австрии этот язык не жаловали, и потому Фрейд, прочитывавший в оригинале многие новинки французской литературы, говорил на французском (особенно в первые месяцы пребывания в Париже) с трудом. Не исключено, что это обстоятельство также мешало его сближению с Шарко.

Продемонстрированное Фрейдом доскональное знакомство с работами мэтра последнему явно польстило. В качестве ответного жеста Шарко попросил одного из своих ассистентов провести обследование очередного пациента вместе с Фрейдом.

«…С тех пор отношение этого ассистента ко мне изменилось. После того как мы решили отложить заключительный осмотр до четырех часов вечера, он пригласил меня (!) отобедать с ним и несколькими другими докторами из клиники — в качестве своего гостя, разумеется. И всё это лишь в ответ на намек со стороны мастера! Но сколь тяжело далась мне эта маленькая победа и как легко это для Рикети! Я считаю большой неудачей, что природа не одарила меня тем неуловимым качеством, которое обладает свойством привлекать к себе других людей. Мне кажется, что именно его отсутствие в наибольшей степени закрывает мне путь к безмятежному существованию. Мне всегда было очень непросто отыскать друга. Как долго мне пришлось бороться за расположение моей драгоценной девочки, и каждый раз, когда я встречаю кого-то, то ощущаю вначале некий неосознанный импульс, побуждающий его недооценивать меня…»

Приняв предложение Фрейда о переводе своих сочинений, Шарко пригласил нового стажера на проводившиеся в его роскошном особняке традиционные еженедельные приемы. В письме Марте, датируемом началом 1886 года, Фрейд признаётся, что, отправляясь туда, принял кокаин. Благодаря этому весь вечер он свободно общался на французском, рассказал Шарко медицинский анекдот и вообще великолепно провел время.

Приемы у Шарко, судя по всему, произвели на Фрейда то же впечатление, что и уютный дом Брейера. Теперь ему захотелось и этого: чтобы он мог позволить собирать в своем большом доме друзей и единомышленников, вести беседы на профессиональные и философские темы и чувствовать себя в роли мэтра, к которому прикованы взоры гостей. Во всяком случае, воспоминания об этих раутах возникают в ряде писем и произведений Фрейда.

Особенно ему врезалась в память происшедшая на одном из званых вечеров беседа Шарко с профессором судебной психиатрии Полем Бруарделем — единственным преподавателем, чьи лекции, кроме лекций Шарко, он посещал в Париже. Шарко рассказал Бруарделю о молодой супружеской паре, в которой муж оказался импотентом, а жена страдала нервным расстройством. В какой-то момент Фрейд перестал слышать разговор профессоров, но судя по всему, Шарко высказал предположение, что причиной невроза женщины является сексуальная неудовлетворенность, а Бруардель ему возразил. И тогда Шарко вдруг крикнул: «Но в таких случаях это всегда зависит от гениталий — всегда, всегда, всегда!»

«На какое-то мгновение я был просто поражен и сказал себе: „Но если он это знает, то почему об этом никогда не говорит?“»[79], — вспоминал Фрейд.

О том значении, которое имела для него стажировка у Шарко, довольно точно написал Виттельс:

«Фрейд прибыл в Париж высокомерным анатомом — правда, с потребностью раскрепощения. Когда он покинул больницу „Сальпетриер“, у него сложилось новое представление о неврозах, которого он мог придерживаться всю свою жизнь: объяснение истерических феноменов расщеплением сознания. Работы Дельфеба, Бине и Жане прокладывают пути вглубь бессознательной психической жизни. Известному „я“ противостояло, видимо, другое „я“, чуждое официальному „я“, угрожающе противопоставлявшее себя ему.

Такое воззрение могло казаться венской медицинской школе лишь возвратом к средневековью, объяснявшему истерию одержимостью бесом. Но это было молодому Фрейду как раз по вкусу. Он был смолоду революционером и борцом. Защита дела дьявола (advocatus diabolic) была его стихией.

Корни будущего Фрейда берут, следовательно, начало еще с 1886 года»[80].

* * *