Фрейд: История болезни

Жан Мартен Шарко (1825–1893) действительно совершил прорыв в неврологии, его имя с пиететом произносилось в медицинских и научных кругах далеко за пределами Франции, но только не в Вене. Дело тут было как в характерном для австрийцев настороженно-презрительном отношении к французам и их «штучкам», так и в том, что Шарко слишком широко использовал гипноз, к которому многие венские врачи всё еще относились скептически. Конечно, несмотря ни на что, к началу 1880-х годов гипноз стал снова «входить в моду». Его практиковал время от времени тот же Йозеф Брейер, однако при этом, говоря о лечении гипнозом, у венских медиков было принято презрительно кривить губы.

Но, судя по всему, одной из главных целей поездки Фрейда во Францию было именно стремление овладеть техникой глубокого гипноза. Не случайно он привез с собой в Париж рекомендательное письмо от профессора Бенедикта Морица, который был известен как сторонник гипноза.

В период прибытия Фрейда Шарко как раз всерьез занимался проблемой истерии, утверждая, что к этому заболеванию склонны прежде всего легковнушаемые и самовнушаемые люди. При этом Шарко одним из первых предположил, что порой симптомы серьезных соматических заболеваний могут иметь чисто истерическую природу. И не просто предположил, а доказал это, вызывая под гипнозом у больных истерией симптомы самых различных органических заболеваний. Таким образом, идеи Шарко наносили существенный удар по вульгарно-материалистическим представлениям венской школы, что причину всех психических и нервных болезней следует искать в поражениях мозга.

Опыты Шарко показали, что человеческий мозг был и остается для медицины «терра инкогнита», что некие идущие в нем непознанные и не фиксируемые наукой того времени процессы способны вызывать вполне ощутимые изменения в организме. Соответственно, и для излечения болезней, имеющих истерическую природу, нужно воздействовать на психику человека.

Это революционное открытие привлекало в «Сальпетриер» на лекции Шарко о природе истерии десятки людей, не имеющих никакого отношения к медицине — студентов самых различных факультетов Сорбонны, представителей парижской богемы, журналистов…

Сами лекции в такой атмосфере превращались в своего рода шоу с определенной группой пациентов, в роли которых чаще всего выступали молодые женщины и девушки. Прекрасно понимая, чего от них ждут, упиваясь своей ролью «звезд», эти пациентки нередко подыгрывали как самому Шарко, так и его ассистентам.

Всё это, безусловно, произвело огромное впечатление на Фрейда, заставило его искать близости с Шарко, возможности войти в круг самых избранных его учеников. Вот как время стажировки Фрейда в «Сальпетриере» виделось восторженно почитавшему его Стефану Цвейгу:

«Впервые встречается Фрейд с учением, которое не отмахивается презрительно, подобно венской школе, от истерии как от симуляции, но доказывает, пользуясь этой интереснейшей, в силу ее выразительности, болезнью, что вызываемые ею припадки являются следствием внутренних потрясений и должны быть поэтому истолковываемы в их психической обусловленности. На примере загипнотизированных пациентов Шарко показывает в переполненных публикой аудиториях, что всем знакомые, типические состояния парализованности могут посредством внушения быть вызваны в гипнотическом сне и потом устранены и что, следовательно, это рефлексы не грубо-физиологические, а подчиненные воле. Если отдельные элементы учения Шарко не всегда являются убедительными для молодого венского врача, то всё же на него неотразимо действует тот факт, что в области неврологии в Париже признается и получает оценку не только чисто физическая, но и психическая и даже метафизическая причинность; он чувствует с удовлетворением, что психология здесь снова приблизилась к старой науке о душе, и этот психический метод влечет его к себе больше, чем все до сих пор изученные. И в новом кругу Фрейду выпадает счастье — впрочем, можно ли назвать счастьем то, что, по существу, является инстинктивным взаимопониманием высокоодаренных умов? — счастье вызвать к себе особый интерес со стороны своего наставника. Так же, как фон Брюкке, Мейнерт и Нотнагель в Вене, узнает сразу же и Шарко во Фрейде творчески мыслящую натуру и вступает с ним в личное общение. Он поручает ему перевод своих сочинений на немецкий язык и нередко отличает своим доверием»[78].

Даже если оставить в стороне пассаж Цвейга о душе и метафизике, в этих словах очень мало правды. Судя по признаниям самого Фрейда и воспоминаниям его современников, в реальной жизни Шарко отнюдь не спешил признать в приехавшем из Вены стажере «творчески мыслящую натуру» и «вступить с ним в личное общение». Скорее наоборот: поначалу великий врач отнесся к Фрейду более чем прохладно, а узнав, что тот занимался в свое время анатомическими исследованиями мозга, отправил его вместе со стажером из России Ливерием Даркшевичем, будущим корифеем советской неврологии, в лабораторию — заниматься исследованиями мозжечка и спинного мозга.