Фрейд: История болезни

Надо сказать, что, несмотря на всю спорность этой работы, Фрейду и в самом деле было чем гордиться.

* * *

Фрейд изначально строил «Толкование сновидений» как солидную научную монографию, стремясь если не избежать, то по меньшей мере снизить пафос неизбежных попыток критиков сравнить эту книгу с банальным сонником. Поэтому первую главу книги он построил как фундаментальный, составляющий едва ли не пятую ее часть обзор научной литературы, посвященной проблемам сновидений. Эта глава показывает, что Фрейд и в самом деле «перерыл» все труды по данному вопросу, начиная с Аристотеля. Таким образом, никто не мог упрекнуть автора «Толкования…» в том, что он не знаком с тем, как подходили к этой проблеме ученые и философы с древности до современных ему дней.

Вторая глава — «Метод толкования сновидений. Образец анализа сновидений» — посвящена детальному рассмотрению «сна об инъекции Ирме», увиденном им в 1895 году, о чем мы уже подробно рассказывали.

В третьей главе — «Сновидение — осуществление желания» — Фрейд доказывает этот тезис на примере ряда своих снов, а также записанных им снов пациентов и знакомых детей. В основном речь идет о снах с прямым значением, практически не требующим расшифровки: человеку, мучающемуся жаждой, снится, что он пьет воду; ребенку, которому хотелось отведать вишни, — что он поел этих вишен до отвала. Правда, в этой же главе Фрейд растолковывает с позиций своего тезиса и чуть более сложные сны.

Например: «Один мой коллега, знакомый с теорией сновидений и рассказавший о ней своей жене, говорит мне однажды: „Знаешь, моей жене вчера снилось, что у нее началась менструация. Интересно, как истолкуешь ты это сновидение?“ Это очень нетрудно: если молодой женщине снилось, что у нее менструация, значит, в действительности ее не было. Я знаю, что ей хотелось бы до первого материнства попользоваться свободой. Это был удобный способ указать на признаки ее первой беременности»[116].

Четвертую главу — «Искажающая деятельность сновидений» — Фрейд начинает с утверждения, что осуществление желания является смыслом любого сновидения и что «нет других сновидений, кроме как сновидений о желании»[117], но тут же обращает внимание читателя на спорность этого тезиса. С одной стороны, то, что многие сны представляют собой осуществление тайных или явных желаний человека, вроде бы является прописной истиной — об этом говорят многие пословицы и поговорки, об этом до Фрейда писали многие философы и психологи. Главное открытие Фрейда на этом этапе как раз состояло в том, что любой сон отражает осуществление желаний — даже если кажется, что это совсем не так; даже если речь идет о кошмарах или о снах, которые неприятны человеку или в которых, как ему кажется, он видит то, чего он не желает и точно желать не может. И снова для доказательства этого тезиса Фрейд приводит содержание собственных снов и снов, записанных им со слов пациентов.

Таков уже упоминавшийся нами сон, приснившийся ему весной 1897 года, когда коллега Р. сказал Фрейду, что у них обоих очень мало шансов получить звание профессора, так как в министерстве просвещения не очень любят присваивать такие звания евреям. Произведя анализ этого сновидения, Фрейд приходит к выводу, что оно отразило его желание стать профессором и надежду, что Р. все-таки не совсем прав в своем суждении.

Таким образом, приходит к заключению Фрейд, любое сновидение отражает желания, причем иногда самые потаенные, неосознанные или которые человек в силу своих нравственных принципов не желает осознавать и вытесняет в сферу бессознательного. Во сне эти желания пытаются прорваться в сознание, но на его пути из одной части психики в другую возникает барьер, не пропускающий в сознание то, что сам человек не желает знать о себе или боится себе в этом признаться. В результате потаенные желания прорываются в сновидение в искаженном, замаскированном виде и подлинное понимание их смысла становится затруднительным.

В соответствии со своим литературным мышлением Фрейд находит аналогию этому явлению в политической цензуре. «В аналогичном положении, — пишет он, — находится и политический писатель, желающий говорить сильным мира сего горькие истины. Если он их высказывает, то власть имущий подавит его мнение… Писателю приходится бояться цензуры, он умеряет и искажает поэтому выражение своего мнения. Смотря по силе и чувствительности этой цензуры он бывает вынужден либо сохранять лишь известные формы нападок, либо же выражаться намеками, либо же, наконец, скрывать свои нападки под какой-либо невинной маской… Чем строже цензура, тем менее прозрачна эта маска, тем остроумнее средства, которые приводят читателя на след истинного значения слова»[118].