Фреон

– Слышь… опа… точняк, это оно кровососа завалило. Я ж те говорил, а ты не верил… ооо… – шёпотом, на одном выдохе прошептал Ересь.

– Здарова… мэн. – Фельдшер сделал несколько шагов назад.

– Пенка?.. – спросил я, хотя и так понимал, что это именно та, что следовала за нами всё это время, и та, что вырвала из моей руки пистолет.

– Да, это моё имя. Его дал мне Доктор. Мы должны идти. Огонь в небе. Выброс. Скоро вам опасно. Знаю укрытие.

– Значит, ты не Хип. – Ересь в отличие от Фельдшера и меня, похоже, почти не опешил.

– Нет. Но я знала её. Идём. Пора.

– Они погибли? – быстро спросил я.

– Ушли. Ушёл Доктор. Ушёл Лунь. Хип тоже.

Понятно… а на что ты надеялся, Фреон? Что выжили они? Ушли, значит… но Лунь рассказывал, что Доктор никуда не уходил, а при нём умер, как только завещания составил. С тех пор на Болотах всё никак не могут тропинку к его дому найти, кружит сталкеров по трясинам, а в тумане иногда можно услышать горестный вой в той стороне, где раньше Болотник обитал. До сих пор отпевают его мутанты.

– To есть как ушли? Куда? – Философ, видимо, не понял.

– Ушли совсем. Так, что никогда не вернутся. Их больше нет.

– Но я видел… Хип…

– Я чувствовала память. Видела у тебя в голове. Ты тоже можешь говорить разумом. Можешь видеть. Как Доктор умеешь. Другие не могут. Но ты умеешь плохо. Ты тупой. Ты чувствовал меня, но неправильно видел. Хочешь, учу.

Почернел лицом Философ. Видать, до последнего надеялся. И вижу я, что погано ему сейчас стало настолько, что даже и удивляться не может. Плечи опустил, губы сжал, всхлипнул. И до самого Выброса молчал парень, даже взгляда не поднимал.

На границе с Тёмной долиной имелся недострой ещё советских времён. Что собирались тут сделать, было неясно: успели возвести только «скелет» здания, да так и бросили строительство ещё до Первой катастрофы. Может, больница, может, школа это должна была быть или санаторий… скорее, последнее, так как, по слухам, места здесь до Зоны очень даже красивые были, сосновый бор имелся, озеро с песчаными бережками. От бора не осталось даже пней, всё выжгло «кометами» и даже землю коркой спекло, до сих пор трава не растёт. А от озера осталась широкая заболоченная впадина с большой лужей в центре, и вода там странного, почти сиреневого оттенка, круглый год парит не то от тепла, не то кислотным дымком. Гиблое место, абсолютно непроходимое. В болотине не сказать, чтоб много жидкой грязи, не завязнешь точно, однако народу здесь гробанулось немало. Года два валялось в луже что-то прозрачное, напоминавшее не то большой кристалл, не то растрескавшуюся трёхлитровую банку. По ночам, говорят, синеньким светилось. «Ботаники» давно на эту штуковину облизывались и премию сталкерам за неё назначили весьма неплохую. Вон возле лысой кочки что-то серое, плоское лежит, торчат из грязи рубчатые подошвы – сталкер Римыч за премией ходил. А рядом, метрах в пяти, холмик светлый, чуть в зелень отдаёт, если не приглядываться, то и не заметишь, – это Барону скупщики обещали куш за уникальный артефакт. Но, видно, плохой пример оказался заразителен: на противоположном склоне среди кисточек сухой травы и грязевых разводов лежат два черепа, уже беззубых, разваливающихся, а под лоскутьями гнилого камуфляжа почти не видно костей – позеленело всё под цвет сопревшего ила и выцветающего тряпья. И кто они были, что за ребята в Зоне сгинули, никто не знает. Среди «ботаников», видно, понимающий человек нашёлся – премию отменили, и особым роботом, специально для этого собранным, артефакт из гиблого болотца выцепили. Гопстоп ругался страшно… он специально для этого болота радиоуправляемую машинку замастырил, немало денег на неё грохнул, и на следующий день уже хотел идти артефакт вытаскивать.