Фрида

Эрнест вернулся к проверке работ, однако строчки извивались, как змеи, и смысл ускользал. Он набил трубку и попытался сосредоточиться на умиротворяющем ощущении гладкой трубки в руке, мундштука между губами, ароматного дыма во рту. Но тревожные мысли проползали назад, захватывали его изнутри, будто плесень, проникшая в отсыревшую стену. Он отодвинул бумаги и встал, хрустнув коленями. Надо найти Фриду, предложить помощь со сборами, возможно, поговорить о Монти.

Эрнест поднялся в комнату Фриды.

Жена стояла перед кроватью, склонив голову набок, и смотрела на платья и шляпы, разбросанные по кружевному покрывалу.

– Не могу решить, что взять, Эрнест. Желтое атласное или бледно-лиловое муслиновое?

– Я предпочитаю желтый. Он подходит к твоему солнечному нраву, мой снежный цветок.

Он вдруг вспомнил: Фрида потребовала не называть ее снежным цветком. Странно, что не окрысилась на него, как тогда. При воспоминании о неприятной стычке перед отъездом жены в Германию у него кольнуло под ребрами. Она раздраженным тоном потребовала найти другое прозвище, больше соответствующее ее характеру. Эрнеста это настолько ошарашило, что мозг будто заволокло туманом. На ум не приходило ничего, кроме гвоздики. Когда он предложил гвоздику, она так тяжело и мучительно вздохнула, что стало ясно: опять не то. И он вернулся к снежному цветку. В конце концов, он называл ее так почти девять лет. Слова приятно ложились на язык, и ему это нравилось.

– Если ты так считаешь, я возьму это.

Она обошла вокруг кровати, подняла желтое платье и бросила в дорожный сундук.

– У тебя хорошее настроение, любовь моя.

– Ты ведь знаешь, как я обожаю ездить в Германию, Эрнест. Даже если придется ухаживать за больной сестрой.

– Монти волнуется. Видимо, читает сейчас какую-то очень страшную книгу.

Эрнест смотрел на жену, посасывая трубку. Она сделала вид, что рассматривает шляпку.

– Ты ведь знаешь Монти. – Фрида уложила шляпу в коробку и возилась с тесемкой. – У него чрезвычайно богатое воображение. Наверное, он станет великим поэтом.

– Да, возможно.

– Не дыми, пожалуйста, в спальне. Ты закончил работу?

Фрида подошла к нему и поцеловала в щеку, как будто на прощание, лишь бы отделаться.

Эрнест кашлянул, посмотрел под ноги. Он хотел сказать жене, что любит ее, но слова застряли на языке.

– Мы будем по тебе скучать, – сдавленно пробормотал он.

Даже эта дежурная фраза прозвучала странно и высокопарно, как чужая, как будто он вычитал ее из книги. Почему он не может сказать собственной жене, что любит ее?

– Знаю, глупенький. – Фрида похлопала его по груди. – Я еду всего на неделю, а вы раздули из этого целую историю.

Эрнест выпрямился.

– Извини, что не могу дать тебе больше. Я возлагаю большие надежды на Кембридж. Как только закончу книгу.

Ему захотелось обнять жену, крепко прижать к себе. Но стоял день, внизу крутились миссис Бэббит и горничная, дети. Фрида тем временем отошла к комоду и начала бросать в чемодан нижнее белье.

– Да-да. Иди, работай. Заканчивай свою книгу.

Эрнест повернулся и пошел к двери. И вдруг заметил странную вещь, заставившую его на секунду замедлить шаг. На туалетном столике лежала беспорядочная стопка писем, перевязанная фиолетовой шелковой ленточкой. Наверное, это его любовные письма девятилетней давности. Или от сестер. Или от матери. Присмотревшись внимательнее, он убедился бы, успокоил трепещущее сердце. Однако внутренний голос велел идти дальше, вернуться в кабинет и продолжить работу. Кембридж! Надо отвезти Фриду в Кембридж.

Он стер эти письма из памяти одним быстрым движением, как мел с доски. И ушел.

Глава 24 Монти

– Mutti сегодня приезжает, папа?

Монти аккуратно намазывал масло на тост, чтобы оно доходило до самой корочки.

Отец отложил книгу и вздохнул.

– Могу сказать то же самое, что вчера, и позавчера, и накануне. Она приезжает завтра.

– А открытка сегодня будет, папа?

Монти разрезал тост на пять длинных кусочков и выстроил их рядом с вареным яйцом. Он надеялся, что миссис Бэббит как следует доварила белок. Монти не любил, когда на поджаренных солдатиков попадает недоваренный белок.

– Я не ясновидящий, Монти. Тебе придется дождаться почтальона.

Папа вновь поднял книгу. Монти окунул тост в яйцо. Мама всегда посылала им открытки, когда уезжала, а на этот раз – ни открытки, ни письма, ни телеграммы. Ничегошеньки.

– Тете Элизабет лучше?

Монти окунул тост в яйцо и внимательно обследовал, нет ли на нем сырого белка. Нет, только желток, темно-желтый и жидкий, правильный. Он откусил кусочек и начал сосредоточенно жевать.

– Этого я тоже не знаю.

Отец закрыл книгу и искоса посмотрел на него.

– Скоро наступит время, когда ты не будешь видеть маму в течение длительного времени, Монти. Я решил отправить тебя в школу-пансион.

Монти завертелся на стуле, как на горячей сковородке.

– А я не могу ходить в школу в Ноттингеме?

– Думаю, пансион пойдет тебе на пользу, поможет стать мужчиной.

– А как мальчик становится мужчиной?

Он заглянул в яичную скорлупу: не осталось ли на дне желтка.

– В свое время ты вырастешь. И встретишь девушку, которая тебе понравится.