Фрида опустила голову. Итак, Лоренцо привел в действие свою угрозу. Отправил письмо Эрнесту. Без ее ведома. Не спросив разрешения. Она остолбенело уставилась на волчью шкуру под ногами.
– Эрнест говорит, что потеряет работу, а дети будут голодать. Что они больше не могут жить в Ноттингеме. И угрожает покончить с собой. – Пальцы барона яростно крутили усы. – Как ты могла забыть о своем происхождении?
– У Эрнеста истерика. Но это правда. Я не думаю, что смогу к нему вернуться.
Она не стала говорить, что Лоренцо обещал ей новый дом – не унылое и бездушное жилище, которое она делила с Эрнестом, а дом радости и восторга, приют для тела и души. Не стала объяснять, что Лоренцо ни за что ее не отпустит.
– Ты вернешься к Эрнесту, и делу конец! Моя дочь не будет вести себя как распутница!
Барон впился в нее взглядом, грудь под курткой с золотой тесьмой вздымалась.
«А ты ведь многое себе позволял и считал, что это правильно», – обиженно подумала Фрида, вспоминая его любовниц, незаконнорожденного сына, пристрастие к азартным играм, из-за которого они потеряли все. Она открыла рот, чтобы возразить, однако барон поднял бескровную, иссохшую руку. При виде этой трясущейся, дряблой, как мертвый кальмар, руки слова застряли у нее в горле. Как он жалок! Нет больше идола, которому она поклонялась в детстве. Едва ли он достоин уважения, не говоря уже о восхищении. В детстве, когда отец хвалил ее за смелость и отвагу, ее переполняла благодарность. А теперь, когда он стоял с безвольно повисшей сморщенной рукой, она увидела его таким, как есть: старый солдафон-неудачник, лицемер, мошенник.
– Почему ты не можешь быть такой, как твои сестры? Обе стали прекрасными женами.
Барон махнул иссохшей рукой. В уголках потрескавшихся губ выступили капельки слюны.
– Или ты превратилась в одну из этих невыносимых англичанок, которые требуют права голоса?
Фрида вспылила. Она не намерена выслушивать очередной монолог о достоинствах сестер и их семейных очагов и подчиняться приказам лицемерного отца. И Эрнест не смеет ей угрожать.
– Мистер Лоуренс хочет жениться на мне. Если я соглашусь, дети будут со мной. Никому не придется голодать или кончать с жизнью.
– Я учил тебя быть храброй. Прояви мужество и возвращайся к супругу!
Отец раздраженно схватил ружье, вставил в ствол патрон и закрыл. Фрида ошеломленно повернулась к двери, будто онемев от нахлынувших чувств. Вспомнились слова Отто: ты рождена для свободы. Какая же это свобода? Ей вдруг захотелось вновь перечитать письма Отто. Она возьмет его письма и кое-какие вещи и съездит к Элизабет в Мюнхен. Зайдет в кафе «Стефани», возможно, посмотрит другие достопримечательности Мюнхена, которые когда-то ее вдохновляли. И там приведет в порядок запутанные мысли.
– Посмотри на меня! – прорычал барон.
Фрида обернулась и вжалась спиной в стену. Отец стоял, направив на нее дуло ружья и держа палец на спусковом крючке.
– Опусти ружье! – крикнула она.
Он послушался и отвернул голову. Его плечи внезапно поникли, грудь сдулась, как будто из него вышел весь воздух. Фрида почувствовала укол сострадания. Как он стар и тщедушен – жалкая побитая собака, которая прячется в тени. Ничтожество в пышной униформе.
– Возвращайся к Эрнесту. Выполни свой долг, Фрицль. – Теперь голос барона звучал приглушенно, словно вспышка гнева отобрала у него последние силы. – Сделай это ради меня, Фрицль.
– Я не Фрицль. Я Фрида.
Она развернулась на каблуках; глухо стукнула дверь.
Глава 50
Монти
Монти знал, что вставать еще рано. Солнечный свет едва пробивался сквозь занавеси. Он чувствовал слабость в руках и ногах, а глаза как-то неприкаянно болтались в темноте, словно усохли в глазницах. Он подошел к окну и раздвинул шторы. К его удивлению, в саду кто-то копался на отцовских грядках для овощей. Монти с трудом различал серые очертания нагнувшегося человека с лопатой. Что он делает, ворует картошку? Нет, мужчина копал грядку, оставленную для помидоров.
Монти протер глаза и посмотрел вверх. Там все еще висел серебряный серпик Луны. В светлеющем небе шныряли ласточки. Монти знал, что нужно идти в школу, но понятия не имел, который час. Он вышел в холл посмотреть на старинные часы. Их никто не завел, и стрелки остановились на половине третьего. Странно, что не слышно звона посуды и грохота кастрюль, означавших, что миссис Бэббит готовит завтрак. Только пение птиц и глухой стук лопаты.
Отец не общался с Монти уже три дня. Он очень усердно работал, не выходя из кабинета, и миссис Бэббит оставляла подносы с едой под дверью. А потом приносила их на кухню – с холодным супом, застывшими котлетами и зачерствевшим хлебом. В конце концов Монти не выдержал и спросил у миссис Бэббит, почему папа ничего не ест. Миссис Бэббит ответила, что он, видимо, немного не в себе.