Фридрих Барбаросса

А значит, продолжал свою речь Райнальд, ничего не изменилось. Мнение королей Англии и Франции известно, но кто сказал, что оно всегда останется таким? Почему не должна увенчаться успехом попытка добиться от Генриха II поддержки Пасхалия III, даже если усилия в отношении Людовика VII и оказались бы напрасными? Надо предложить ему союз, скрепленный брачными узами. Разве Генрих II, этот умный деспот, не может понять, сколь выгоднее самовластно распоряжаться церковными ленами, нежели постоянно жить под угрозой анафемы, исходящей от Александра III?

Эта оправдательная речь, против неодолимой логики которой никто не мог устоять, изменила настроение присутствующих. Мало того что действия Райнальда теперь предстали в ином свете, предложение о союзе с Англией выглядело убедительным и перспективным. Недавно Генрих II огласил, вопреки резкому протесту со стороны архиепископа Кентерберийского Томаса Бекета, Кларендонское уложение, обеспечивавшее полный суверенитет английской короны над церковью. Томас Бекет обратился к Александру III и нашел его поддержку в конфликте с королем, так что союз правителей Англии и Германии представлялся вполне вероятным.

Итак, Фридрих I в очередной раз решил последовать за своим эрцканцлером, человеком, о котором говорили, что он был не только «честью и славой, но и кошмаром императора». Вместе с тем это решение означало признание Пасхалия III, что и было закреплено официальным актом в присутствии князей. Однако признание не должно было ограничиться узким кругом присутствующих — ему надлежало стать законом для всех подданных Империи. А пока что Райнальду предстояло вступить в переговоры с королем Англии Генрихом II, а затем доложить об их результатах на рейхстаге в Вюрцбурге, открытие которого намечалось на Троицу следующего года. Тогда же Фридрих вознаградил своего эрцканцлера «за его неоценимые и несравненные услуги» земельными владениями в Тессинской области Италии и близ Андернаха на Рейне. Сверх того, он подарил ему еще и захваченные в качестве добычи в Милане мощи «Трех Царей» (волхвов), дабы «обогатить и на вечные времена прославить святую Кельнскую церковь и город Кельн».

Последние недели и месяцы, скорее безрадостные, нежели удачные для императора, были скрашены счастливым для него событием: 16 июля 1164 года его супруга Беатрикс после восьми лет бездетного брака родила в Павии первенца, нареченного по традиции Штауфенов Фридрихом. Однако долгожданное для Барбароссы счастье вскоре было омрачено внезапным ухудшением общей обстановки в Северной Италии. В Болонье мятежные жители убили императорского подеста, а из Пьяченцы подеста был изгнан. Но еще хуже было то, что возник заговор городов, вдохновленный Венецией, никогда формально не признававшей своей зависимости от Империи, а после заключения Фридрихом союза с Генуей, непримиримой соперницей венецианцев, уже откровенно враждебной ей. При финансовой и политической поддержке Венеции сложилась антигерманская Веронская лига в составе Вероны, Виченцы и Падуи. Император отреагировал незамедлительно, пытаясь подавить ширившуюся оппозицию силой, где было возможно, и идя на уступки тем городам, верности которых хотел добиться. Павии он возвратил все права и привилегии, которыми она обладала до провозглашения Ронкальских постановлений. Большие привилегии получили также Асти, Комо, Мантуя, Тревизо и Феррара. Однако за неимением достаточных средств военная акция против Вероны не увенчалась успехом.

Так и не сбылось намерение Барбароссы совершить поход против Сицилии, опираясь на силы ломбардских городов (прибывшее из Германии ополчение было малочисленно). Более того, слишком жесткие и решительные действия Райнальда изменили настроение в Северной Италии не в пользу императора. Если поначалу здесь радовались, что освободились от тирании Милана, то вскоре застонали под гнетом новых податей и заговорили о тирании императорских подеста. Эти корыстные и жестокие люди вели себя скорее как оккупационные власти, нежели уполномоченные управляющие в равноправной части Империи. И ответная реакция не заставила себя долго ждать. Стало очевидно, что без сильного немецкого войска здесь не удержать власть. Когда не увенчалась успехом и попытка исправить положение с помощью политических мер, Барбаросса решил вернуться в Германию. Выраженное за три года до того оптимистическое мнение одного из приближенных императора: «Одержав верх над Миланом, мы окончательно победили», не оправдалось.