Фридрих Горенштейн и «Зеркало Загадок»

Посмотришь ─ сквозь железный занавес муха не пролетит недозволенная. Пролетит только дозволенная. А в самолете смотрю ─ женщина неподалеку выждала немного, пока высоту набрали, и давай золото и драгоценности изо всех мест таскать, укромных и не слишком укромных. Золотые кольца и перстни, драгоценные камни ─ на пальцы, диадему ─ в волосы, платиновое ожерелье ─ на шею. Эх, ─ думаю, ─ взяточник ты, Маканин с товарищи. На мне да моей кошечке рвение показываешь. Пропадите вы тут пропадом со своей советской моралью! А я "выбрал свободу".

Когда вместе с другими, "выбравшими свободу", после проверки я направлялся к самолету, подошла ко мне женщина пожилая, а с ней старик, как выяснилось, отец.

─ Ух, ─ говорит, ─ как вас проверяли. Многие обратили внимание.

А старик спрашивает:

─ Извините, пожалуйста, кто вы? Какая у вас профессия?

─ Писатель, ─ говорю.

─ Ну, тогда понятно, ─ говорит старик, ─ рукописи искали.

─ Не знаю, что искали. Рукописи я с собой не везу.

(Часть рукописей вывез президент Профер, но, разочаровавшись в них по совету консультанта своего Соколова, любимца американского славизма, отослал их моим венским знакомым, тем самым, которые рекомендовали меня фонду доктора Фауста. Другую, большую часть рукописей и блокноты передали мне через Финляндию. Не бескорыстно, конечно, денег заплатить не имел, но отработал натурой ─ пахал и сеял литературную ниву на барина.)

Старик спрашивает дочь:

─ Какие у нас места в самолете? А, извините пожалуйста, у вас? В разных концах? А мы поменяемся, надо держаться вместе. Вы ─ писатель, а я и моя дочь Мирра ─ большие любители литературы. Она инженер-экономист, работала на кабельном заводе, и я там же работал в отделе снабжения. Извините пожалуйста, как вас? Это по паспорту, но писатели, особенно, извините, евреи выбирают себе звучные имена. Вы не выбрали? Ну, хорошо. А я Мордухай Файволович Мордухаев.

В самолете Мордухай Файволович с дочерью действительно оказались рядом. Поменялись с какой-то четой, которая рада была покинуть хвостовую часть, где сильнее качало.

─ Вы как писатель не должны беспокоиться, ─ говорил Мордухай Файволович, ─ на Западе писателей, особенно диссидентов, встречают с распростертыми объятиями. Вы радио слушаете? Солженицын получил многие миллионы долларов и построил себе виллу, Бродский недавно получил полмиллиона долларов, "Премию гения", и купил ресторан. Так и называется ─ "Премия гения". ("Премия гения" в Америке существует, после Бродского ее получил некий грузинский публицист-диссидент. Кажется, его фамилия ─ Челидзе.) Конечно, ─ продолжал Мордухай Файволович, ─ Солженицын и Бродский многие годы провели в ГУЛАГе. Вы были в ГУЛАГЕ? Нет? Ну.., ─ задумался и несколько снизил градус восторга Мордухай Файволович, ─ все равно все будет хорошо. Главное ─ чтоб вокруг были хорошие люди. Кто знает, может быть, вам, известному, знаменитому писателю понадобятся такие люди, как я и моя дочь Мирра, замечательный бухгалтер. Вы, конечно, получите большие гонорары, и вам нужен будет бухгалтер.

Известие, что я не был узником, Мордухая Файволовича насторожило, как городничего мелкий промах Хлестакова. А я, признаюсь, начал немного вести себя, как Хлестаков в неких высказываниях и манерах. Потому что при таком долгом и тягостном непризнании и прозябании приятно побыть важной персоной хотя бы перед Мордухаем Файволовичем. Тогда много еще было невостребованных сил, еще не истрачена была и чудная молодая зависть, которая одна может поддержать в тяготах. Хотелось денег с полмиллиона, веночек гения, бронзовый или лавровый, в зависимости от сезона. Зависть ─ чувство молодое, как любовь. В старости только дураки завидуют, потому что зависть ─ это дорога в будущее.

О зависти написал роман Юрий Олеша, он так и называется "Зависть". О чем там в подробностях, не помню, но первую фразу помню: "По утрам он поет в клозете". Какой-то "модерный" натурализм. Первая фраза определяет стиль романа, а иногда и его идею. Если бы я писал роман о зависти, то выбрал бы другой стиль. Но вряд ли напишу такой роман, многое из того, что мог бы написать, не напишу. Все-таки, в чем-то "лица" преуспели, много отнято было у меня молодых сил. И потому даже такие явно корыстные поклонники, как Мордухай Файволович были к месту. А Мордухай Файволович имел, безусловно, корыстную цель пристроиться с дочерью возле меня, возле моего успеха, в который уверовал, особенно, когда увидел приглашение в Западноберлинскую академию, которое я ему по-хлестаковски показал, чтобы сгладить некоторое разочарование в отсутствии у меня ГУЛАГ-стажа.

─ О, вы там будете на всем готовом, немцы платят большие деньги. Так может мы с Миррой тоже поедем в Германию? Если вас специально пригласили, так у вас там немало знакомых.

Мордухай Файволович так хотел мне понравиться. Когда железный занавес остался позади, ситуация пока все-таки не менялась. Израильское "лицо" встретило меня кисло, если не сказать ─ грубо. Увидев приглашение в Западноберлинскую Академию, "лицо" сказало: