Время от времени раздавался телефонный звонок, и Фридрих просил сделать новую «вставочку». Статья (это могло быть эссе, очерк, памфлет) постепенно от этих «вставочек» увеличивалась вдвое. Вдруг опять раздавался звонок, и кто-нибудь из нас испуганно произносил: «Это, наверное, Фридрих звонит, опять «вставочка!» «Фридрих! Места больше нет, ни строчки!». Но Фридрих «честно» уверял: «Эта «вставочка» совсем маленькая и последняя!». Если бы это было так! Назавтра Фридрих звонил опять и говорил, что вот теперь уж точно последняя, ну, очень маленькая, а главное, очень важная «вставочка». Слово «вставочка» стало «языковой нормой» в обиходе моей семьи. Я пользуюсь им и сейчас в работе над этой книгой. Горенштейн, следуя русской литературной традиции, справедливо полагал, что писатель может и должен «быть гражданином», то есть влиять на политическое развитие общества. Причём как при жизни, так и после смерти ─ через творчество. Историческая тяга последних лет приобретает особую интенсивность в многочисленных политических статьях, написанных буквально одна за другой для «Зеркала Загадок». Мы печатали его острые полемические статьи, по сути дела, у нас для Горенштейна не существовало слова «нет», поскольку оценили его политическое чутьё по самому высокому счёту. Так, например, мы опубликовали статью «Гетто-большевизм и загадка смерти Ицхака Рабина»[5]
. События в Боснии, России, Израиле, Чечне становились драматическими фактами его личной биографии. На страницах «Зеркала Загадок» писатель излагал смелые, нелицеприятные мысли, выступал с резкой критикой германских властей и понимал, конечно, что никакое другое немецкое и, тем более, эмигрантское издание в Германии такие статьи публиковать не станет…С течением времени я все больше понимаю, как своевременно наша семья появилась в жизни этого одинокого человека. Мы встречались с ним не менее двух раз в неделю у нас, но чаще всего в его квартире, а по выходным ездили с ним за город на нашем стареньком Фольксвагене. Борис Антипов после работы вечером приезжал к Фридриху накапать коту Крису в глаза капли, поскольку на Фридриха кот мог обидеться, а на Бориса ─ нет, Игорь Полянский, занятый ещё и докторской диссертацией в Йенском университете, вынужден был отрываться от дел, жить у Фридриха и присматривать за котом, когда Фридрих уезжал куда-нибудь, а Фридрих оставлял Игорю торжественные письма-инструкции по уходу за котом, а поскольку телефонные звонки тогда были дорогими, писал ему воззвания на картонных прямоугольных листах, чудом у нас сохранившихся: «Игорь, звоните! Вы не должны быть отрезаны от мира!».
У Горенштейна был нечитаемый почерк, а к концу жизни стал абсолютно неразборчивым. Все до единого публицистические статьи, опубликованные у нас, мы «расшифровали», записали на магнитофон, а затем занесли в компьютер тексты, прослушанные нами в наушниках, таким же способом записали полностью на магнитофон памфлет «Товарищу Маца…», и кроме того, опубликовали его литературным приложением, то есть отдельным изданием, истратив свои деньги, спонсоров у нас никогда не было и, разумеется доходов от выпусков журналов тоже. (Роман «Верёвочная книга» в настоящее время незавершенная черновая рукопись. Отрывок из романа Горенштейн продиктовал нам на диктофон, кассета с записью, так же, как и вся фонотека с записями текстов Горенштейна, находится в нашем домашнем архиве).
Текст об Иване Грозном "На крестцах. Хроники времен Ивана Грозного" ─ 800 страниц! ─ предназначенный для издания в руководимом Ларисой Шенкер нью-йоркском издательстве "Слово-Word", мы записывали на магнитофон по выходным дням в течение двух лет![6]
Лариса Шенкер опубликовала книгу в двух томах перед самой смертью писателя, о чем успела сообщить ему по телефону. Создание этой книги ─ подвиг не только потому, что чрезвычайно сложно было перевести текст Горенштейна в читаемый текст, а еще и потому, что это был заведомо невыгодный в финансовом отношении проект, ибо как справедливо заметил Марк Алданов (по поводу книги Набокова "Другие берега"), "ценителей в эмиграции мало, а читателей немногим больше".