Фридрих Горенштейн и «Зеркало Загадок»

Когда умирает писатель, одинокий как перст, вдруг появляются неведомо откуда семья и друзья, которых не было при его жизни в течение многих лет ─ это уже закономерность. Много мелкой водоросли, образующей сизо-зеленоватую ряску, всплыло вокруг писателя из застоявшегося старого пруда, наверное, потому что запутанная и даже детективная литературная история Горенштейна ─ давняя, застывшая в своей неподвижности требовала уже выхода, а при очистке ─ вначале выходит грязь, а прозрачность и чистота ─ дело нелёгкое. «Мнимый друг» Юрий Векслер (не путать с известным кинооператором Юрием Абрамовичем Векслером), как только Фридрих заболел, тут же исчез, растворился, и в течение двух тяжелейших месяцев болезни писателя ни разу не объявился. При знакомстве со мной (а он, прежде чем познакомиться с Фридрихом, приглашён был мной спеть гусарские песни на стихи Дениса Давыдова во время моего выступлении в Еврейском благотворительном обществе на тему «Дуэли Пушкина и его литературных героев») был не у дел, и представился мне как получивший музыкальное образование, а нынче он  ─ театраловед, недавно  числил себя писателем, но поскольку книг не оказалось ни одной, объявил себя в эфире куратором Горенштейна. Этот господин назвал вслед за моей книгой « Я ─ писатель незаконный…» (2003) десять лет спустя свою одностраничную статейку тоже «Я ─ писатель незаконный…» и поместил в интернетные сети.  А Векслер, заимствуя это название для своих водянистых творений, совершает таким образом хичкоковскую подставу в духе фильма (ужасов) «Случай с мистером Пелхэмом», в котором двойник, человек без свойств, пытается занять место оригинала с помощью простейших предметных ─ костюм, галстук ─ перестановок (в моём случае интернетных). А если учесть, что моя книга продаётся даже в интернетной «Флибусте», то я обязана подозревать господина Векслера в финансовых махинациях с моей книгой. Этот же Векслер для радиостанции «Свобода» использовал вырванную из контекста (интервью со мной, записанное на магнитофоне) фразу о Горенштейне, сделав уже другую подставу: получилось, что я как будто бы позвонила на радиостанцию и эту незначительную фразу сказала. Много ли таких кусочков на магнитофоне припасено у так называемых корреспондентов из доверительных разговоров с Полянской? А вот ещё одна подстава: на вечере памяти Горенштейна в Москве Векслер объявил себя единственным другом писателя, совсем уже как в русской народной сказке, в которой отрицательный визирь (плохой, очень плохой), спрятал в свою котомку языки Змея-Горыныча, отрезанные Иванушкой, пошёл к царю, встал перед ним, как лист перед травой и сказал: «Это я убил Змея-Горыныча!». А Иванушка ─ тот спал себе, уставший от войны со Змеем. А для завершения сюжета «Горенштейн и его друзья в Берлине» сообщаю, что Векслер только что создал «Общество друзей Горенштейна»,  напомнившее мне «Общество друзей евреев, но без евреев» в романе Горенштейна «Место». Это общество подано в романе писателем с воистину горенштейновским сарказмом (уже не говорю о роскошном юморе этого эпизода). Итак, докладчиком в романе был некто А. Иванов, член Русского национального общества защиты евреев имени Троицкого. Согласно предписанию, в Общество защиты евреев самих подзащитных не принимали, поскольку, если евреев в общество пустить, то наверх тут же и полезут. Так, наверное, следует поступить и «Обществу друзей Горенштейна» с реальными друзьями Горенштейна ─ не пускать.

Интересно, что у Горенштейна в Берлине тоже был преследующий его человек без свойств, маниакальный Дмитрий Хмельницкий, прерывистое дыхание которого в затылок писатель слышал много лет, и которого он в конечном счёте отделал в памфлете «Товарищу Маца, литературоведу и человеку, а также его потомкам»[7]. Хмельницкий и сейчас живет в Берлине, неизменный, нестареющий, как Дориан Грэй.

А что до меня, то я видела, как метался писатель по комнате, которая летом накалялась от солнца, метался, как раненый зверь и кричал: «Никто, никто в России не хочет меня знать, никто не хочет ни слова обо мне написать». Я это видела, слышала! И этот кошмар никогда не забуду.

«Некоторые вещи ещё не существуют, но уже отбрасывают тени», ─ говорила Агата Кристи. Однако, когда мы познакомились с Горенштейном, незаметно было и тени теней, долженствующей знать своё место. Берлинский журнал «Зеркало Загадок» и «Слово» в Нью-Йорке были в последние годы единственными органом печати, где он мог открыто выступать как публицист.

Горенштейн умер в моём присутствии и в присутствии сына Дана в больнице Августы Виктории в 16 часов 25 минут. Казалось бы, это ─ объединяющий, чувствительный, если не сказать больше, момент нашей с Даном  биографии, тем более, что в отличие от скандальных пастернаковских дел с литературным наследством, завещаниями и пр., в деле Горенштейна никаких финансовых скандалов нет (я так думаю), во всяком случае быть не должно. Наследник один ─ сын, с которым, однако подружился господин Векслер.