Фридрих Вильгельм I

«Коль скоро курфюрст известил императора о намерении удостоить свой дом королевского титула и просил императора отнестись к этому благосклонно, поскольку ведомо ему, курфюрсту, что следует он примеру других суверенных особ, в прошлом сего титула достигших, и для того обратился к императору, главе всех христиан, не смея помимо воли его возложить на себя корону, то император, помня древнюю славу и силу дома курфюрстов бранденбургских, повелел присвоить курфюрсту заслуженное звание и всемилостиво объявил также, что когда курфюрст сие позволение исполнит и возложит на себя королевскую корону в своем герцогстве Пруссии, то он, император, и сын его король римский, получив о том известие, немедленно будут признавать и почитать его как короля Пруссии в империи и за ее пределами…»

Не может быть сомнений во всемирно-историческом значении этого документа, этого договора. Без него не было бы прусской истории, без него Пруссия не стала бы великой державой. Правда, тогда этого никто, конечно же, не предвидел. Только принц Евгений, великий полководец и покоритель турок, «благородный рыцарь», как его называли современники, при получении известия о договоре сказал, что министров, давших императору совет заключить его, следовало бы повесить. Уж он как никто другой знал о стойкости и отваге бранденбуржцев, так часто ходивших в бой под его началом. А Фридрих Великий, назвавший этот договор «делом тщеславия», в определенном смысле был, конечно, прав. Для его деда, больше всего любившего маскарад, игру с золотом и серебром, роскошь и помпу, этот новый, королевский пурпур стал самым ярким аксессуаром в его неизменном поиске украшений и нарядов, самым роскошным предметом, скрывавшим его слабость и «кривобокость». И все же, несмотря на глубокое отвращение к своему деду, Фридрих Великий считал договор о короновании от 1700 г. «политическим шедевром». И здесь он прав.

К сожалению, мы не знаем, как двенадцатилетний Фридрих Вильгельм отнесся к этому событию. О долгосрочных политических последствиях он, следует полагать, и не подозревал, будучи слишком юным. Во всяком случае, он ликовал: протестанты Германии обрели коронованного покровителя. Что же касается всего остального, его практичный ум занимали столичные события следующих дней и недель.

Потому что, едва Фридрих и его двор получили подписанный договор о короновании, на изумленных берлинцев хлынул поток заказов, а в сонных резиденциях на Шпрее и Хафеле закипела жизнь. Тысячи портных, сапожников, вышивальщиков, художников, скульпторов, золотых и серебряных дел мастеров под надзором придворных принялись за работу по подготовке коронации. Взмыленные лошади мчали эстафеты курфюрста в Париж, Лион и Амстердам с заказами на бриллианты и жемчуг, бархат и шелк, брюссельские кружева и французские «статс-парики». Сколько же все это стоило! Фридрих Вильгельм вкрадчиво осведомился на этот счет, и отец ответил ему со смешанным чувством гордости и стыда: как замечательно, если «заграница разделит нашу радость».

Курфюрст никак не ожидал, что его все же будут называть королем. Он неустанно подгонял события. Поскольку церемония коронации должна была пройти в Кёнигсберге, главном городе Восточной Пруссии, а Фридрих сгорал от нетерпения, пришлось забыть о празднике Рождества. 17 декабря 1700 г. из Берлина на восток выехала колонна. Она была больше бранденбургского корпуса, маршем двигавшегося к армии императора. Всем распоряжался сам Фридрих; его ненасытная церемониальная жажда наконец-то была близка к удовлетворению. Бесконечная, мерзнущая от холода колонна, строго разбитая по рангам на четыре части, пробивалась через снега.