Фривольная поэзия

Я лукаво смотрел на нее,
Говорил ей лукавые речи,
Пожирая глазами ее
Неприкрытые белые плечи.
Я ее не любил; но порой,
Когда, взор свой склоняя стыдливо,
Грудь и плечи дрожащей рукой
Одевала она торопливо
И краснела, и складки одежд
Так неловко она разбирала,
И, готовая пасть из-под вежд
На ресницу, слезинка дрожала,
И аттический звук ее слов,
Как на лире струна, прерывался,
Развязаться был пояс готов,
И не скоро камей замыкался, —
В этот миг все движенья ее
Как невольник безмолвно следил я,
И полно было сердце мое…
В этот миг беспредельно любил я!

Из «Дифирамбов»

Наполним же звонкие чаши, Никоя,
Душистым наксосским вином!
Тебя ожидал с нетерпеньем давно я…
Возляжем на ложе вдвоем.

На это пурпурное шитое ложе

Мы бросимся жадно с тобой,
И пестро-златистая барсова кожа
Обнимет нас теплой волной!..

Пусть наши сердца загорятся, забьются,

Взволнуется юная кровь,
И крепко уста поцелуем замкнутся,
И вздохом раскроются вновь…

Мы будем, восторгов забывчивых полны,

В истоме и сладкой борьбе,
И, слившись, две белые груди, как волны,
Взаимно утонут в себе…

Дай страсти, Киприда, дай больше мне страсти,

Восторгов и жара в крови,
Всего ж не предай одуряющей власти
Больной и безумной любви…

Но пусть я спокойно, светло и здорово

Предстану пред жертвенник муз, —
Да снова скрепится, да здравствует снова
Труда с наслажденьем союз!

Козьма Прутков

Червяк и попадья (Басня)

Однажды к попадье заполз червяк за шею;
И вот его достать велит она лакею.
Слуга стал шарить попадью…
«Но что ты делаешь?!» – «Я червяка давлю».

Ах, если уж заполз к тебе червяк за шею,

Сама его дави и не давай лакею.

Письмо из Коринфа Древнее греческое

(Посвящено г-ну Щербине)

Я недавно приехал в Коринф.
Вот ступени, а вот колоннада.
Я люблю здешних мраморных нимф
И истмийского шум водопада.

Целый день я на солнце сижу.

Трусь елеем вокруг поясницы.
Между камней паросских слежу
За извивом слепой медяницы.

Померанцы растут предо мной,

И на них в упоенье гляжу я.
Дорог мне вожделенный покой.
«Красота! красота!» – все твержу я.

А на землю лишь спустится ночь,

Мы с рабыней совсем обомлеем…
Всех рабов высылаю я прочь
И опять натираюсь елеем.

Аполлон Григорьев

Из «Импровизаций странствующего романтика»