Фронда. Блеск и ничтожество советской интеллигенции

Средневековое представление о мире, полном злых духов, плохих примет, маргаритистых ведьм, захватило интеллигенцию – окружающий абсурд мира абсолютного материализма она охотно и с той же увлеченностью сменила на иррационализм. Когда жизнь подходит к сорока, а вокруг только серый бетон жизни и выхода из унылого тоннеля не видно, поневоле возжелаешь сказки, которая вносит в цементную серость волшебную раскраску мрамора. Вера в иррациональное стала модной и среди властной элиты, которой по факту своего положения автоматически полагалось быть материалистами. В воспоминаниях о Молотове читаем:

«Заговорили о Джуне (Давиташвили). Молотов очень заинтересовался:

– Так об этом надо говорить и писать! – И рассказал, что в тридцатые годы у них был врач, болгарин, Казаков, который тоже лечил непонятными методами… Однако он вылечил от язв секретаршу Ленина и старого большевика Гусева» (38). Ведовские приемы нашли поклонников и среди людей, считавших себя истинно православными. «У Льва (Гумилева – К.К.) было очень сильное поле рук, он даже кровь заговаривает, но как он это делает, никогда не признавался» (39). Вот вам и модное биополе, и заговоры, и православие в одном лице. Чудовищная путаница в головах.

Черная магия сегодня воспринимается элитой и народом как должное, приемлемое. А значит – имеющее право на существование. Дело даже не в десятках телепрограмм или нелепых гороскопах. Мы принимаем не просто «потустороннее», что для людей образованных, в общем-то, дико. Мы часто одобряем потустороннее, считая его более «информированным», просвещенным или добрым, нежели сущее. Тут и мудрые инопланетяне, и творящие справедливость (сами не можем) идолы. Э. Рязанов в мемуарах утверждает: «Воланд – черт очень симпатичный, добрый к хорошим людям….» (41) Сатана признается «симпатичным и добрым» – пусть даже и в литературном произведении. Но ведь одобрение зла – прямой путь к страданиям людей. А коварный Воланд подсказывает еще сомневающимся ответ – мир без теней гол и скушен… И значит – да здравствует полнота восприятия мира!

Итак, в 1960-е годы (в том числе и под воздействием сумасшедшей популярности «Мастера и Маргариты») уход в религию стал распространенной формой протеста, духовной Фрондой интеллигенции. Но базировался этот уход не на глубоком религиозном осмыслении действительности. К. Чуковский в шестидесятых пишет о массовом явлении в его среде: «…милая Александра Ивановна, которая после чтения “Анти-Дюринга” стала православной (бывшая комсомолка). Это массовое явление (здесь и далее выделено мной – К.К.). Хорошие люди из протеста против той кровавой брехни, которой насыщена наша жизнь, уходят в религию» (41).

Религиозной символикой пропитана и поэма «Москва – Петушки», написанная примерно в то же время. В. Ерофеев был человек верующий и во время хрущевских гонений на религию даже пострадал за свое право исповедовать Христа. Его при жизни также окружала удивительная смесь из веры в Бога и суеверий, столь характерная для творческой интеллигенции. В случае Венедикта Васильевича дело вообще закончилось трагедией. Когда к Земле приближалась комета Галлея, его жена, Галина Носова, сделав некие вычисления, пришла к выводу, что столкновение неминуемо. 13 августа комета Галлея с Землей не столкнулась, но Галину госпитализировали в психиатрическую лечебницу.

Разумеется, среди такой публики, подверженной экзальтированной вере даже не столько в Бога, сколько в чудеса, магию и потустороннее вмешательство, идеи разрешения всех проблем с помощью универсального чудодейственного средства, вроде срочной смены строя, были популярны, как снадобья из шкуры жабы в Средние века. Причем, с тем же результатом.

Идиотизмом действующей власти духовный протест интеллигенции только подпитывался. В легенду вошел случай: в начале Нового Арбата долгое время без крестов стояла прелестная церквушка. Все архитекторы, включая главного архитектора Москвы, все время говорили, что надо восстановить кресты, а В. Гришин, партийный руководитель Москвы, запретил:

– Как это так? Калининский проспект будет начинаться с церкви, да еще с крестами? (42)

Такие шедевры партийного сознания быстро становились известны широкой общественности и популярности безбожному режиму среди мыслящих людей тоже не придавали. Если власти что и делали, то «для галочки», для музея, для пресловутого Запада. Например, когда было принято решение издать мизерным тиражом пластинку с записью ростовских колоколов, особо ретивые партийцы возмутились: «Это же музыкальный опиум!». Но велеречивая министр культуры Е. Фурцева их одернула: «От одной пластинки не отравитесь, а для Запада – свидетельство широты наших взглядов» (43). В ее глазах это не нам было нужно, а Западу!

Многим казалось – убери эту разложившуюся и отупевшую партийную камарилью и начнется вожделенное Царствие Божье, путь к которому мы утратили во время Сталина, а может и чуть раньше. Нужно лишь вернуться к извечному рецепту народа – развалить неправду и построить правду.