Фронтовой дневник (1942–1945)

Сейчас заходит солнце. Дождя нет. Косые лучи солнца преломляются в мокрой листве, заставляя сверкать дождинки на листьях, как бриллианты. Холодно. Я в шинели и не согреюсь. Чертовски хочу есть, но нечего. Решил согреть чай, но что за чай без хлеба и сахару – вода. Но я все-таки буду его пить, потому что он горячий. Вообще, я очень много пью чаю – когда есть сахар, то с сахаром, когда нет – то с солью, когда нет соли, то просто так. Ночью будет сыро и холодно спать.

Всю прошлую ночь и сегодня весь день грохотала артиллерия – бог войны, по определению товарища Сталина.

Тараторили «Катюши», солировали солидными голосами «Андрюши», и мощным басов покрывал все непревзойденный «Иван Грозный». На левом фланге немцы лезут в наступление, и им дают соответствующий отпор.

Написал Т. М. длинное письмо.

19 мая 1943 г.

«Когда человек и его дело слиты воедино, успех дела сам собою становится судьбой человека, и другой судьбы нет, и не может быть». (П. Павленко. Газета «Красная звезда», 11–5–43 г.)

Так у меня было на педагогической работе. Именно увлечение ею определяло мою жизнь до войны. Сейчас война определяет жизнь человека.

Получен приказ, по которому подлежат откомандированию из обслуживающих и тыловых частей в запасной полк для пополнения тыловых частей все лица в возрасте до 55 лет, признанные годными к строевой службе или могущие быть замененные женщинами и нестроевиками.

Мою работу может выполнять грамотная и толковая женщина или нестроевик.

Я был нестроевиком, но сейчас, чтобы попасть в нестроевики, надо пройти 3 комиссии. Я не подымаю этого вопроса, т. к. видимых увечий не имею.

Жду откомандирования в запасной полк, а оттуда в какую-нибудь часть на передовую. В качестве кого я попаду? Конечно, в качестве стрелка. Ведь я никакому военному делу не обучен, что очень плохо. Я не смогу как нужно ориентироваться в бою и погибну, как кролик.

На нашем участке фронта продвижения нет. Уж очень укрепились немцы в предгорьях.

Ночью было очень сыро и холодно. Моя постель из листвы была напитана водой, и я вынужден был положить на листву три сшива газет и спал на них.

Спать вроде было не очень холодно, но утром я почувствовал, что кашляю простудным кашлем, что у меня болит грудь и вся грудная клетка охвачена невралгией так, что вздохнуть нельзя.

Уже пятый час вечера, а я чувствую себя плохо. Меня знобит, болит голова, хотя температура по термометру из медпункта – нормальная.

День пасмурный, грустный и недостаточно теплый.

Для Бугаева переделал кучу дел, теперь надо идти к Панкову, у него тоже куча дел.

20 мая 1943 г.

Вчера только лег спать, как пошел дождь. Пришлось искать убежища. Спал в палатке на земле, подложив под себя листья. Не разувался. Было теплее, чем во дворе. Снились плохие сны.

Один непримечательный. Другой: будто я женился на Марийке и любовался ею, ее красотой. Она уже была пожилой. Было много людей. За столами на открытом воздухе сидело 111 человек. Я был каким-то ответработником, и меня ждали. Потом в каком-то ларьке мне отпускали продукты. Проснулся снова с болью в груди.

Эскадрон, где я числюсь конно-связным, собираются целиком откомандировать.

Здесь я считаюсь прикомандированным. Значит, придется ехать и мне. Меня возмущает, что меня числят конно-связным, хотя знают, что с лошадьми никогда в жизни я не имел никаких дел и сидеть на лошади не умею: никогда не приходилось. За лошадью надо уметь ухаживать и уметь седлать ее. Это ставит меня в еще более сложное положение, чем попал Мечик Фадеева134.

На нашем и других фронтах продвижения нет. Немцы не только сопротивляются, но и переходят в наступление, так что нашим частям пришлось перейти к обороне. Вот и сейчас идет бой. Громыхают шестиствольные минометы противника.

День пасмурный и прохладный. Пойду разыскивать блиндаж. Надо перебраться туда хоть на ночь.

21 мая 1943 г.

Пасмурная, холодная погода. Кругом грязь и мокро. Вчера почти весь день шел дождь. Земля раскисла и налипает на ботинки так, что не поднимешь ног.

Вплоть до обеда вчера по приказанию майора переселялся в блиндаж и устраивался там. Блиндаж высокий и просторный. Поселились мы там с завклубом, художником Никитиным. Устроились ничего, но по сравнению с тем, что было без блиндажа, – хуже. Здесь мы без людей, одиноки, как волки. Уходить вдвоем нельзя, кто-то один должен оставаться возле имущества. Воды держать не в чем. У Никитина нет котелка, и он идет за пищей с моим котелком, а потом приносит мне. Это тоже хуже. Я сам получал лучше и больше, чем приносит он.

Дел вчера никаких не сделал. В блиндаже нет двери и холодно. Света тоже нет. Пришлось лечь спать очень рано, как стемнело.

Чай мой тоже кончился. Там его кипятил связной в чайнике. Здесь его некому, да и не в чем кипятить.

Военные события не изменились. Судьба эскадрона решается. Может быть, сегодня придется отправляться. После завтрака пойду в штаб узнавать.

Вновь снилась Марийка. Она готовила меня куда-то в дорогу и пекла мне печенье, пироги, пирожные. Как-то снилась Зоя Совпель.