Фронтовой дневник (1942–1945)

Вчера я получил какую-то странную записку из штаба партизанских отрядов о зарплате. Записка от 30 декабря 1942 года и без подписи.

Вечер. Никитин дежурит. Я сделал из патрона ПТР135 лампочку – замечательно горит и не коптит. Замаскировал блиндаж своей плащ-палаткой – закрыл вход и пишу. Эскадрон целиком, за исключением одного взвода, забирают отсюда к 24 мая. Я не знаю, оставят меня или заберут. Жду сообщения.

Сегодня я получил письма от Юры и, наконец, от Тамары Андреевны. Юра пишет 1 мая. Умное и хорошее письмо: «Дорогой мой папа! Поздравляю тебя с праздником 1 мая и шлю горячий привет… Тамара Михайловна сейчас в Краснодаре. Я живу пока сам. Мне очень скучно одному». Очень важная фраза. Во-первых, он привык к Т. М., и ему без нее «скучно одному», во-вторых, он вообще много скучает, т. к. ему приходится оставаться «самому» часто.

«26 и 27 числа (апреля. В. Ц.) воздушные пираты бомбили порт. Было самолетов 40–50. Много жертв оказалось в рыбзаводе136». «Наступает весна. Начинает цвести сирень». «Получил письмо от мамы. Она благодарит Т. М. за то, что она сохранила мне жизнь. Ей очень хочется, чтобы я приехал к ней. … Очень хочется, чтобы война окончилась, и все стало по-прежнему хорошо. … Напиши, какую должность ты занимаешь в армии и как живешь».

Милое письмо, от которого я чуть не заплакал. Мне тоже хотелось, чтобы война кончилась, и все стало «по-прежнему хорошо». Мне захотелось обнять и приласкать родного мальчика. Юра послал письмо без конверта, склеив края. Цензура, распечатавшая его, оторвала края и еще дальше заклеила. В результате половина письма пропала.

Долгожданное письмо от Тамары Андреевны. Я его долго не распечатывал, зная, что оно меня расстроит, т. к. она никогда не присылала писем, которым бы можно было радоваться. Вот это письмо от 10 мая:

Мой дорогой!

Родным назвать не могу, милым ты бывал редко, а в том, что ты мне дорог, я сейчас твердо уверена. Была несказанно обрадована, получив твое письмо и узнав, что ты жив и здоров. Много тревог я пережила за тебя в первые дни оккупации. Всякий раз, слыша рассказы о расстрелянных немцами на окраине города, рисовала себе ужасные картины. Теперь все это позади. Письма твои с упреками, злые и вообще безличные. На некоторых из них можно было написать любой адрес.

Стихи мне понравились очень. Думаю я о тебе много и сильно скучаю. Все вокруг постоянно заставляют вспоминать, и некуда уйти от этого.

Забыть друг друга мы, конечно, уже не сможем. Меня обрадовало то, что ты в армии. Там сейчас все лучшее, что есть у нас. Кроме этого, я очень надеюсь по возвращении найти у тебя больше твердости, настойчивости, а главное, решительности. Иначе, несмотря на седины, о которых я часто слышу, ты так и останешься со своими вечными неудачами, со своим умением страдать и оглядываться по сторонам, ища у окружающих сочувствия. Прости, хороший мой! Я постоянно о тебе думаю, хочу видеть, жду. Желаю бодрости, здоровья и успехов, только боевых. Целую много раз.

Твоя Тамара.

Письмо, в котором она впервые называет меня на «ты» и впервые говорит: «Твоя Тамара». Это письмо повергло меня в отчаяние, и прежде я хочу разобраться в своих чувствах и мыслях и вдуматься в это письмо, которое написано, как говорится: «Укусит и меду даст».

23 мая 1943 г.

Эскадрон расформировали. Все уже разъехались. Меня оставили в этой части, но перевели в другую роту – во 2-ю. Работать буду на прежнем месте.

Продолжаю жить в сыром и холодном блиндаже, потому что на дворе еще холоднее. У меня от сырости ужасно обострился ревматизм. Ломит колени и ниже, локти, пальцы рук, плечи.