Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою

Если мы думали, что обратная дорога с пустыми ка­нистрами и термосами для еды будет легче, то мы же­стоко обманывались. Две пары человек несли убитых, уже освобожденных нами от тяжеленных сапог и привя­занных ремнями от противогазных коробок к примитив­ным носилкам. Нам постоянно приходилось отмахи­ваться от роя мух, гнездившихся на их ранах. Еще шесть человек несли канистры, термосы, ящики с пустыми пу­леметными лентами и «отдыхали», потому что через четверть часа наступала их очередь нести убитых. Я шел во главе с автоматом, обеспечивая охранение. В каче­стве груза я нес сломанный пулемет и пытался оказать носильщикам помощь тем, что отыскивал в окружающей трясине кочки понадежнее. Однако предотвратить не­однократное падение носилок с убитыми в наполненные водой воронки не удалось, потому что носильщики те­ряли равновесие на краю воронок и на время исчезали в бурой жиже. Единственным, нагруженным Железным крестом 1 -го класса, оставался доктор.

Снова отправились в Горшковичи: осенний дождь, начинающийся в этих краях уже в августе, на некоторое время прекратился, и чувствительные к дорожным усло­виям обозы смогли переместиться в примитивные дома окрестных деревень. Там, где это было возможно, глав­ная линия обороны была отведена из заболоченного леса, потому что наладить там бесперебойное снабже­ние частей было невозможно. При этом были заняты все высоты, обеспечивавшие круговой обзор, все населен­ные пункты в этом районе и соединяющие их дороги.

Теперь мы ночевали в тех хатах, которые летом счи­тали непригодными для постоя. Наши первые землянки, построенные без опыта и надлежащего руководства, для житья оказались совершенно неприспособленны­ми. После первых сильных дождей мы должны были по­кидать их бегом, чтобы не утонуть.

Теперь я квартировал вместе с длинным Клееманом, водителем Кнёхляйна, настоящим берлинцем, и орди­нарцем командира в одной бедной и грязной хате с ее хозяевами-крестьянами. Пол был загажен и много лет не мылся. Покрытый шелухой семечек подсолнечника, он был похож на часть огородной земли. Под столом и скамейками, хрюкая, бегал маленький поросенок, каж­дый раз распугивая кур. На столе стоял только что нау­чившийся ходить годовалый ребенок без штанов, сверху замотанный в грязные тряпки. Поросенок и ребенок пи­сали, куры — гадили: животные — на пол, а человече­ское дитя — на грязный стол, попадая при этом в карто­фельное пюре, приготовленное к обеду. «Приятного ап­петита!» — вырвалось у меня. Однако Виггерль Вольварт из Юденбурга в Штайермарке заметил:

— Ну, мы же тоже несколько дней пили кофе и варили суп из воды, взятой из пруда, в котором утонул целый эскадрон казаков со своими жеребцами.

Гауптштурмфюрер Кнёхляйн, новый офицер для по­ручений и получивший должность батальонного адъю­танта мой доктор Грютте расположились в каменном доме неподалеку. Самый большой и важнейший ком­форт у них состоял в колодце, расположенном рядом с домом, и в отличной изразцовой печи, отапливавшей четыре комнаты. Когда-то этот дом принадлежал поме­щику, а наш — его слугам. Мы повесили одеяла и отго­родились им от русских, поросенка и кур переселили в хлев.

Целыми днями противник атаковал наши позиции, пытаясь найти в них слабое звено. Доставлять в войска снабжение на автомобиле с каждым днем становилось все труднее. Круглосуточно минометы и артиллерия противника вели огонь по опорным пунктам и дорогам. Иногда под обстрел попадали и обозы.

Однако то, что разразилось над нашей дивизией на рассвете 24 сентября 1941 года, до сих пор не имело примеров. Отдельных разрывов было уже не разобрать. Над фронтом стоял сплошной грохот. Давно ожидавше­еся нами наступление противника началось. Впервые мы перешли к позиционной обороне. Хотя из допросов пленных мы знали, что готовится наступление, однако о его силе мы не имели никакого представления.

Как только открыла огонь артиллерия, я выскочил из избы и бросился в окоп под стоявший в нем укрытый от осколков «Адлер». Машина стояла под брезентом, на­дежно защищавшим ее от дождя. Но сейчас разрывы снарядов русской артиллерии обрушили на него тонны грязи. Если я и уцелел под этим градом снарядов, то это было просто чудо.

Но вскоре мне не захотелось, чтобы надо мной был автомобиль. Если в него угодит снаряд, то он загорится, и меня просто зажарит. Черт возьми! Выбираться мне надо из этой ловушки! Я выбрался из окопа и укрылся за защитным валом за машиной. Но когда на меня обруши­лись камни и земля, я снова спрятался в окопе под ма-

шиной. Убьет осколками, камнями или сгоришь — не все ли равно? Чему быть, того не миновать.

Наша артиллерия все еще молчала. То ли связь с ней прервалась, то ли она пала жертвой русских тяжелых снарядов?