Фру Мария Груббе

Внезапно он сорвался, схватил шпагу, переломил ее я завопил:

— Господи Иисусе Христе! Видишь, ломаю шпагу?

И он поднял вверх сверкающие обломки.

— Сдаюсь, Иисусе, сдаюсь!

Тут пастор обратился к нему со словами примирения и поспешил напутствовать его, ибо похоже было, что больной недолго протянет. Потом господин Йенс кликнул Анз Башмачницу и ушел.

Поскольку болезнь считалась заразительной, никто из близких к больному не заходил, но в нижнем покое собралось несколько родственников и друзей, королевский лейб-медикус и два-три придворных кавалера, чтобы принимать лиц благородного происхождения, послов, офицеров, придворных и советников, которые приезжали справиться о здоровье Ульрика Христиана. Поэтому мир и тишина в комнате больного не нарушались, и он опять был наедине с Анэ Башмачницей.

Начало смеркаться. Анэ подкинула дров в камин, зажгла несколько свечей, вытащила молитвенник и уселась поудобнее. Натянула чепец на лоб и сразу же уснула.

В передней караулили цирюльник и лакей, на случай, если что произойдет. Они растянулись на полу перед окном и играли в кости на циновке, чтобы не слышно было стука. И так они увлеклись игрой, что не заметили, как через переднюю кто-то проскользнул, пока не услыхали, как за ним закрылась дверь в комнату больного.

— Лекарь! — сказали они, перепуганно глядя друг на друга. Это была Мария Груббе.

Беззвучно приблизилась она к постели и наклонилась над больным, который лежал себе и дремал. При сонном неверном свете свечей он казался таким бледным и чужим, лоб белый-белый, как у покойника, веки громадные, а исхудалые восковые руки устало и беспомощно шарили по темно-синему тюфяку.

Мария заплакала.

— Разве ты так болен? — пробормотала она.

Опустилась на колени перед постелью, оперлась локтями о станину кровати и посмотрела ему прямо в лицо. Он застонал и открыл глаза. Взгляд был испытующий и тревожный.

— Ульрик Христиан! — сказала она и положила руку ему на плечо.

— Есть здесь еще кто? — простонал он вяло.

Она покачала головой.

— Ты очень болен? — спросила она.

— Да, скоро копчусь.

— Нет, нет! Нельзя, не быть тому! Кто же у меня останется, ежели тебя не будет? Нет, нет! Как мне это снести?!

— Жить? Жить легко, а я уже отведал предсмертного вина и предсмертного хлеба и должен умереть… да, да, да… хлеб и вино, плоть и кровь… ты думаешь, от этого можно… нет, нет! Ради Христа, ради Христа! Помолись, девочка, помолись покрепче!

Мария сложила руки и стала молиться.

— Аминь! Аминь! Молись опять! Я такой великий грешник, девочка! Надо много-много — молись опять! Читай молитву, длинную, чтобы слов было много-много. Ох, нет! Да что же это? Зачем кровать вертится? Держи крепче, крепче держи — ходуном ходит… как гроза, горестьми взвихренная, вековечный вихрь страданий и… Ха, ха, ха! Пьян я опять, что ли? Что за чертовщина такая? А с чего бы я, с какого черта пьян-то стал? С вина! Вино пил, конечно, вино! Ха, ха! Lustig, mein Kind, lustig![24] Поцелуй-ка меня, цыпушка!

Herzen und Küssen

Ist Himmel auf Erd.[25]

Целуй еще, лапушка! Я холодный, а ты мягкая да жаркая… Поцелуй пожарче… А ты чистенькая да пухленькая, беленькая да гладенькая…

Он охватил Марию руками и притиснул к себе перепуганную девочку. В это время проснулась Анэ Башмачница и увидела, что больной сидит и забавляется с посторонней женщиной. Грозно замахнулась она молитвенником и завопила:

— H’raus du höllisch’ Weib!.. Sitz mich das lose Ding und tändelieret mit de sterbende Gnad’! H’raus, wer du bist — elender Bote des Menschenfeindes, des lebendigen Teufels![26]

— Teufel![27] — зарычал Ульрик Христиан и в ужасе отшвырнул Марию. — Отыди, сатана! Вон, вон! — И он стал мелко креститься. — Ах, дьявол проклятый! Ты хотела ввести меня во грех при последнем моем издыхании, в последний час, когда человеку так надобно воздержание. Ступай, ступай прочь! Сгинь во имя господне! Сгинь-пропади, наваждение ты дьявольское!

Вытаращив глаза, ужасаясь каждой чертой лица, он вскочил и, стоя на постели, указывал на дверь.

Ни слова не говоря и не помня себя от страха, Мария ринулась вон.

Больной упал ниц и все молился и молился, пока Анэ Башмачница медленно и громко читала одну молитву за другой из своего молитвенника крупной печати.

Через несколько часов Ульрик Христиан умер.

6

После штурма Копенгагена в феврале пятьдесят девятого года шведы отступили и удовольствовались тем, что не снимали осады с города.

Осажденные вздохнули теперь свободнее, тяготы войны уменьшились, наступила передышка, и можно было порадоваться тому, что было сделано, и тому, чего добились — как по части славы, так и по части привилегий. Находились, правда, и такие, кто, войдя во вкус бурной военной жизни, с неудовольствием смотрел, как унылое, нудное перемирие развертывает свои будничные сцены. Главная же масса населения была рада, и на сердце у нее было легко. И отводила себе радость душу на веселых пирушках, ибо все свадьбы, крестины и помолвки, которые были отложены, пока враг грозил, стоя под самым городом, собирали теперь радостные толпы в каждом переулке и закоулке.