Фрунзе. Том 4. Para bellum

В том числе и потому, что в какой-то мере таковым он чувствовал и себя… глубоко в душе. Ведь в 1991 году он не вышел с оружием в руках во исполнения своей присяги. Да, там никто не вышел. Но разве это что-то меняло? Ведь совесть — штука не коллективная, а глубоко индивидуальная. И ей плевать, кто там и что сделал, а что не сделал. Она спрашивает всегда только с тебя лично.

Фрунзе нашел себе классные костыли оправдания. И жил спокойно. Там. Но попав туда, это чувство вины, эта боль обострились. Со всеми, как говорится, вытекающими последствиями…

Маньчжурские события развивались предсказуемо.

Чжан Сюэлян после переговоров с Фрунзе не сумел договориться со своими командирами. И с марта по июль Маньчжурская армия готовилась, самым тщательным образом планируя операцию и пытаясь добыть военную помощь у кого угодно.

В августе она попыталась взять Харбин или хотя бы его отрезать от железнодорожного снабжения. Но… ничего не вышло. Сосредоточенные здесь бронепоезда и железнодорожная артиллерия, подкрепленная несколькими полками легких бомбардировщиков очень уверенно контролировали коммуникации. А пехота при поддержке легкой бронетехники крепко удерживала ключевые узлы обороны, включая сам Харбин. Точнее его предместья. Так как войска за столько месяцев стояния выдвинулись за пределы городской черты.

Низкая выучка.

Плохое вооружение.

Дурное управление.

Это три фактора превращали любую крупную операцию китайской стороны в мясорубку. Так что через две недели попытки прекратились, обойдясь Маньчжурской армии трети своего личного состава. Забив все тыловые структуры ранеными.

Трагедия.

Армия утратила свою боеспособность на какое-то время. И требовалось что-то срочно предпринимать, так как РККА, даже столь малыми силами, могли протий по южной ветке КВЖД не просто к Ляодуну, а и свернуть к самому Пекину. Но вместо поддержки со стороны основного Китая прилетел удар — Чан Кайши провозгласил Чжан Сюэляна разбойником, который своевольно напал на сопредельное государство. И обратился к лидерам Союза и Японии помочь ему покарать этого мерзавца. За определенные преференции.

Более того, он приказал Маньчжурской армии арестовать Чжан Сюэляна и либо доставить ему, либо, если это невозможно, казнить. Но армия не подчинилась. В ней прекрасно знали, что их лидер действовал с ведома и приказа Чан Кайши. И отчетливо понимали, что их тоже сделают «козлами отпущения». Потом. Когда разберутся с Чжаном и установят контроль над Маньчжурией.

Чан Кайши уже стал собирать армию для Великого северного похода. Но… Маньчжурская армия решила принять предложение Фрунзе. Просто потому, что шансов устоять перед карательным походом Чан Кайши у них не имелось. Особенно теперь, утратив почти все тяжелое вооружение.

Китай пытался сорвать подписание, опираясь на широкую поддержку англичан и французов. Но… все происходило слишком быстро и решительно…

Фрунзе немного нервничал из-за самой идеи включения осколка китайской цивилизации в состав Союза. Да, эта территория была нужна. Но на ней проживали люди, с которыми были связаны две проблемы.

Прежде всего это многочисленность.

Михаил Васильевич воспринимал Китай с высоты XXI века и полутора миллиардов жителей. Когда «маленький уездный городок» легко мог насчитывать десять-двадцать миллионов населения. И его пугал тот факт, что в провинции может оказаться населения едва ли не треть или даже в половину от всего остального Союза. Что могло бы критически сказаться на социальном и внутриполитическом регулировании.

У него из головы как-то выпало, что в 1930 году население Китая составляло вряд ли больше 400 миллионов. И плотность его размещения была еще сильнее сконцентрирована в благополучных районах, к которым Маньчжурия не относилась.

Собственно, только оценив, приблизительно, что население Маньчжурии около 15 миллионов, Фрунзе выдохнул. Держа в уме, что эти люди преимущественно были маньчжурами, а не собственно китайцами — ханьцами. И в 1930 году это отличие было еще сильным, так как китайская императорская фамилия держала эти места предельно автохтонными. Не пуская в эти края ханьцев.

Вторая проблема заключалась в куда более сложной материи — в языке. Дело в том, что человек думает на том языке, носителем которого является. Понятно, не на литературном, который носит искусственный характер, но… Обычно это не являлось проблемой, только не в этом случае. Дело в том, что китайский язык из-за особенностей своего письма — иероглифов, носил строго символическую природу. Настолько мощную и тотальную, что тексты, написанные на нем, можно было перевести на другие, более привычные нам языки, только в очень условном приближении. Понять же, что на самом деле думает носитель этого языка еще сложнее. Да, какие-то точки соприкосновения есть. Но…

Союз, то есть, по сути, новая веха Российской Империи имела свое ядро в виде вполне обычной европейской культуры. Да, со своими особенностями. Да, с различным влиянием соседей. Но все же.