Фрунзе

— Уже Авксентьевский там и Карбышев! А мы все тащимся до Москвы! — Михаил Васильевич широким шагом ходил по салону, останавливался у стола, заваленного книгами, делал пометки в блокноте. Подходил к окну, глядел на давно знакомый пейзаж, барабанил пальцами по стеклу. Туркестан был позади. И теперь весь он был в мыслях на полях битвы в Северной Таврии. И ни от кого не скрывал, что его одолевает жажда решительного, смелого дела на юге России.

Ночью он приехал в Кремль. Ленин уже не раз спрашивал о нем.

Сиротинский по свежим следам сделал запись, которая помогает раскрыть отношения Ленина и Фрунзе в те дни.

«Чуть прихрамывая и задыхаясь от волнения, Фрунзе пробежал длинным коридором, потом поднялся по лестнице. Когда он вошел в зал. заседание Совета Труда и Обороны уже заканчивалось. Фрунзе сел на стул в самом конце стола, ближе к дверям. Владимир Ильич что-то читал, делая при этом быстрые заметки в блокноте. Подняв голову, он увидел Фрунзе и молча показал ему на свободный стул неподалеку от себя. Оказавшийся рядом Ф. Э. Дзержинский молча пожал руку Михаилу Васильевичу и передал записку В. И. Ленина.

«Точность для военного человека — высший закон! Почему опоздали?» — писал Ленин.

Ответить на записку Фрунзе не успел. Он даже не заметил, кто выступал, о чем шла речь. Едва выступавший замолчал, Владимир Ильич поднялся, окинул взглядом лица сидевших у стола, словно ища кого-то, и начал говорить о положении на Юге. Речь свою он закончил такими словами:

— …В целях быстрейшей ликвидации чрезвычайной опасности, грозящей нам со стороны Врангеля, предлагаю утвердить командующим Южным фронтом товарища Фрунзе, Михаила Васильевича…»

Вопрос был решен. Перешли к последним делам. Ленин передал через Дзержинского вторую записку Михаилу Васильевичу: «Сейчас закончим заседание. Если не торопитесь и нет других спешных дел, подождите меня».

Это была памятная ночь в жизни большевика Фрунзе: с Лениным он провел ее с глазу на глаз.

Они погуляли в Тайницком садике Кремля. Было свежо и сухо, и пожухшие листья, подогретые днем на солнце, похрустывали под ногами. Погасли огни в Замоскворечье, и совсем затих огромный город. Но Кремль был освещен, и несколько фонарей высвечивали дорожку вдоль лежавшей внизу южной кремлевской стены.

— Вы чем-то огорчены, товарищ Арсений? Я не помню вас таким.

Фрунзе рассказал о передряге на Казанском вокзале.

— Вас хотели скомпрометировать! Что за люди! Я вынесу эту историю на заседание Политбюро. Вы же не падайте духом, партия доверяет вам полностью! — Ленин крепко сжал руку Фрунзе.

Потом обстоятельно обсудили кампанию против Врангеля.

— Гусев ваш друг? — спросил Ленин.

— Да.

— Он поедет к вам членом Реввоенсовета. И еще — Бела Кун — стойкий венгерский коммунист. С ним я не говорил подробно, а Сергей Иванович хорошо знает точку зрения ЦК: у нас не хватит сил вести еще одну войну зимой, да мы и не имеем права обрекать народ на ужасы и страдания зимней кампании.

— А зачем же тянуть до зимы?

— Ну, ну? Ваши сроки? — Ленин остановился под фонарем и очень пристально глянул Фрунзе в лицо.

— Можно кончить в декабре, Владимир Ильич.

— В декабре? — как-то сумрачно переспросил Ленин.

— Точнее, к декабрю.

— Ой ли? Ведь сейчас конец сентября.

— Если ЦК решил, что зимняя кампания недопустима, до зимы и кончим. К декабрю. Но при одном условии… — Михаил Васильевич замялся.

— Говорите начистоту, товарищ Арсений!

— При условии, Владимир Ильич, что я буду иметь дело только с вами. Сергей Иванович писал мне, что всякие неудачи на Юге воспринимаются как «катастрофа» и вызывают панику. Тон этой «системе» задает Троцкий. Частые смены политических работников и командиров и великокняжеские разъезды наркома по фронту — все это проявление той же «системы» организованной паники… Наконец, эта гнусная история на Казанском вокзале… Словом, мне не нужна опека из кабинета на Знаменке…

— Я согласен, — Ленин задумался и зашагал быстрее. — Так говорите «великокняжеские»?

— Да.

— Не знал, не знал! Но больше этого не будет! К вам приедут Калинин и Луначарский: они даже не удельные князья, а отличные мастера партийной пропаганды. Я сам себя ловлю на мысли, что слушаю Луначарского с восторгом…

Молча прошли до Оружейной палаты, вернулись к Царь-колоколу.

— А ведь мы могли бы прикончить Врангеля в зародыше. Вы думали об этом? — вдруг спросил Владимир Ильич.

— Да, подходящая ситуация была в апреле.

— А теперь он сила, и не обойтись без тяжелых жертв. Ошибка? Просчет? Это куда бы ни шло. Боюсь, что дело сложнее, хуже. Каждой революции приходится бороться не только с открытыми врагами, но и с тайными. — Фрунзе, развивая мысль Владимира Ильича, рассказал о Куйбышеве. — Вот, вот! Все это проделки таинственных людей, действующих за спиной ЦК! Кончим войну, очистим партию от случайных людей и от недругов…

Три звонких удара отбили часы на Спасской башне. Ленин подхватил Фрунзе под руку:

— Ночь на исходе, товарищ Арсений. Вы — мой гость, а я занимаю вас одними разговорами. Не попить ли нам чайку? С огня и — покрепче. Как вы?