Fuck’ты

Ветер дул в нашу сторону, и горящие обрывки вместе с искрами прилипали к джинсам, они кружились, как стаи снежинок в феврале. Костер медленно затухал. Эта история наконец закончилась.

— Позавтракаем где-нибудь на неделе? — искренне и по-родному спросила Гарнидзе.

— Обязательно!

— Я тебя отвезу, пойдем!

Когда ты выбираешься из самолета, который терпит крушение, ты думаешь о своем парашюте, когда проходит неделя — о тех, кто выжил вместе с тобой. На светофоре она крепко взяла меня за руку — нагретое кольцо коснулось моей кожи.

— Это я тебя заказала. Валиев — это охранник в моем подъезде.

— И во сколько я тебе обошлась? — сменила я милость на гнев.

— Не поверишь, в тысячу. Он должен был только припугнуть, в крайнем случае оставить пару порезов! Ты прости меня, я не думала, что все так обернется!

— Будем считать, что мы квиты! Но завтракать с тобой я не хочу.

— Притворимся, что не знаем друг друга?

— Таня, сходи в церковь! В Вознесенском переулке. Просто помолись за спасение наших душ! Тела мы с тобой спасли, а вот сердце — поставь свечку Богородице и Николаю Угоднику. У нас ничего нет, кроме Бога.

Где-то на том же кладбище Настя шла, держа за руку Алину, они покупали венки с красными гладиолусами и выбирали гранит для памятника, вспоминали и оживляли разговорами свою семью. Настя помогала Алине готовиться к поступлению в филологическую школу в Лондоне, и их не пугал статус филологини и даже фраза: «Девушка-филолог — не филолог. Мужчина-филолог — не мужчина».

Алина — природная блондинка, улыбается своими сапфировыми брекетами и спит в одной кровати с Настей, обнимая плюшевого зайца. Они обе хотели повзрослеть раньше времени, а теперь становятся детьми. И не стесняются смеяться, когда кого-то из них в Рамсторе обнимает огромный заяц, продвигающий батарейки в массы. А я один раз ущипнула его за попу!

Сестру на этот раз принужденно определили в «Клинику Маршака», анализы, сделанные после аварии, показали тетраканнабиол, прометин и метаморфин, вызванные уже не «Коделаком». Сбылась ее мечта — она провела ночь в карцере, быть может, так самая потерянная из нас обретет дом. Я передала ей открытку «Осторожнее с Вашими желаниями, они могут сбыться». Через несколько дней мы собрались на групповую семейную терапию. Было забавно видеть знакомые лица и понимать, что за это время я избавилась от куда большей зависимости — необходимости постоянно врать себе и всем вокруг. Света улыбнулась и принесла огромную кружку чая.

Сестра под воздействием психолога призналась, что придуманная зависимость была ничем другим, как желанием оправдать неудачи и, наконец, узнать, кто такие наркоманы — Кира была ее идолом, это объясняло и маниакальную влюбленность в Марецкого, а он оказался слабым пройдохой, который больше всего боялся за собственный крепкий мускулистый, надо признать, зад.

После моего разговора с Максом он заехал за Кариной для того, чтобы наконец все объяснить, ему бы я не поверила, но он не просчитал, что ей тем более. Он слишком много вынюхал в тот вечер и сел за руль.

Когда Киру нашли, Марецкий занимался с моей сестрой сексом в нетрезвом виде. Он хотел спасти Гарнидзе и отвлечь от себя подозрения и затеял весь сыр-бор. Моя сестра так страстно хотела удержать еще хотя бы на ночь его в своей постели, что согласилась помогать и расставила ловушки. Хотя надо признать — судьба в этой истории сыграла немалую роль.

Мы сидели в комнате Карины, похожей на неплохой номер в трехзвездочном отеле с видом на лес. Она молчала, скукожившись и пряча лицо между плеч.

— Ты убийца, тварь ты последняя! — она набросилась на меня и сжала шею. Двое санитаров схватили ее за руки и оттащили. Она плюнула одному из них в лицо. Я прокашлялась от удушья.

— Ничего вы не понимаете, она же убила его, — она растрепанными волосами махала в мою сторону. — Я же для него собой была готова пожертвовать, а ты его убила, — она рыдала и, как разъяренный стаффордшир, кидалась в мою сторону. Это было оправданно.

Ее силой волокли в привычную сторону — карцер, ноги болтались по полу, а голова склонилась к грудной клетке. И пустые глаза снова наполнились кровью.

Наверное, бородатый старик, творящий нашу историю, тихо произнес: «Это ее кара».

Я подошла к железной двери карцера и почти неслышно начала скрести ногтями, как щенок, — мы в детстве так мирились. Я села на холодный от уныния пол. И поскулила.

— Скажи, что ты не нарочно это сделала, — послышался знакомый голос по ту сторону баррикад.

— Конечно, нет! Просто так получилось. Ни к чему искать виноватых. Мы все заплатили по счетам.

— Когда после похорон ты ему понравилась, я хотела тебе досадить. Я не трахалась с Романовичем, он не ответил ни на одно из моих сообщений.

— Я знаю. Не думай об этом. Все пройдет!

— Любовь не проходит. Вот вы все время тусовались, делали вид начитанных див, цинично оценивали все происходящее. От вас всех воротило. Но вами хотели быть.