Зато когда пришло сообщение от Валентины, что заболела мать, меня это оставило равнодушной. Если что-то и волновало, то лишь неправильность такой реакции: она может умереть, а мне безразлично. Это была такая же вялая, липкая тоска, вносившая свою лепту в общую копилку.
Через три дня после поездки на залив я проснулась в каком-то смурном настроении. Слава уехал в ресторан с утра, но обещал вернуться к обеду, тем более должны были привезти заказанные продукты. Обычно он брал это на себя, справедливо полагая, что мне лучше держаться от еды на расстоянии.
— Если вдруг не успею, расплатись и оставь все на кухне, — сказал, уходя. — Только заморозку убери. Приду — раскидаю.
Я маялась, словно от дурного предчувствия, и не могла найти себе занятия. Хотела даже вымыть окно на кухне, но тут позвонил Слава и сказал, что еще только выходит, а курьер вот-вот уже будет.
Сквозь разговор дважды коротко квакнуло: пришло сообщение. Закончив, я посмотрела на экран и увидела незнакомый номер, начинающийся с 339. Италия…
Вдохнула поглубже, открыла.
«Это Пьетро, друг Фабиано. Он в госпитале. Ковид. Буду держать в курсе».
Сколько я просидела с телефоном в руке, глядя сквозь строчки? Из ступора вырвал звонок домофона. Машинально, на автопилоте, открыла, расплатилась с курьером, втащила пакеты на кухню.
В голове крутилось раз за разом: нет, только не Фабиано, пожалуйста. Я этого не перенесу. Господи, пожалуйста, пусть он поправится.
Но чужой трезвый голос возражал: если он в больнице и не может набрать сам, все плохо. Очень плохо.
Когда в дверь позвонили, я подумала: курьер что-то забыл, и открыла, даже не посмотрев в глазок.
=84
— Ты Марина? — спросил довольно противного вида парень лет двадцати, из той гопоты, которую инстинктивно стараешься обойти по параболе. Выбритые виски́, косая челка до носа, уходящая вниз по бычьей шее татуировка.
Видимо, у меня в мозгу окончательно сгорели предохранители, если я не захлопнула дверь у него перед носом, а только кивнула растерянно. И даже мысли не промелькнуло, с чего вдруг какой-то незнакомый хрен с горы обращается ко мне на «ты».
В следующую секунду я оказалась на площадке, прижатая к стене. Орать смысла не было. В соседней квартире жили дряхлые бабка с дедом, которые не высунулись бы даже на крик о пожаре.
— Жаль портить такую симпатичную мордашку, — парень провел костяшкой указательного пальца по моей щеке. — Давай, киса, договоримся мирно. Мне заплатили, чтобы я с тобой побеседовал. Думаю, ты догадываешься, кто. Одна девушка, которая считает, что красть чужих мужиков нехорошо. Я докладываю, что дело сделано, а ты молчишь, как рыба. Сидишь пару-тройку дней дома и не высовываешься.
Он вытащил телефон и, продолжая одной рукой прижимать меня к стене, сделал пару снимков крупным планом.
— Это зачем? — тупо спросила я.
— Разукрашу в фотошопе под орех и отправлю той телке. Как доказательство. Ну все, красотуля, бывай, не болей. А главное — молчи. В твоих интересах.
Парень развернулся и пошел по лестнице вниз. Я ввалилась в квартиру, захлопнула дверь и сползла на пол, прислонившись к ней спиной. Перевела дух и истерично расхохоталась сквозь навернувшиеся слезы.
Японская мать! В школе девчонки дрались из-за парней, устраивали всякие заговоры и интриги. Но чтобы взрослая женщина, под тридцатник? Обломалась с блогом и решила теперь мне нагадить? И что — промолчать? Или все-таки рассказать Славе? Главное, чтобы не психанул и не вляпался как-нибудь.
Что-то надо было сделать. Ах, да, заморозки убрать в холодильник.
Я поднялась, зашла на кухню, и взгляд упал на оставленный на столе телефон.
Фабиано! О господи… За что мне все это? Что там Славка говорил про кармический бумеранг? Прилетело за забытые грехи юности? За всех тех, с кем трахалась, заведомо зная, что брошу их? Пришло время собирать камни?
Да-да, заплясала тарантеллу vacca grassa, именно так. Ты его любишь, а он тебя бросит, вот увидишь.
Я его люблю? Да ладно, чего там притворяться. Конечно, люблю. Только какое это теперь имеет значение?
Словно черной волной захлестнуло с головой. Слава уйдет, Фабиано умрет, Снежка… может быть, тоже заболеет и умрет. И я останусь одна. Совсем одна. На весь остаток своей никчемушной жизни. Если тоже не умру. Наверно, так будет даже лучше…
«Жрать! — донеслось из середины стремительно раскручивающейся сосущей воронки. — Жрать, жрать, жрать!!!»
Пакеты с продуктами, даже готовить не надо. Много-много еды.
Сердце отчаянно колотилось, кружилась голова, желудок сжимало спазмами. Дрожащими руками я вытряхнула из пузырька последнюю таблетку фронтина, включила воду, чтобы запить. Таблетка проскользнула между пальцами, упала в раковину и уплыла в слив.
Я снова расхохоталась.
Все. Приехали. Конечная станция Трындец.
Я еще пыталась сопротивляться последними остатками стремительно улетающей в воронку воли. И даже потянулась за другим лекарством. Уж лучше снова передоз, чем срыв. Но тут желудок стиснуло так, что рацио погасло.