Фулгрим

Серена, сославшись на усталость, вернулась в свою каюту, а Остиан решил остаться на обзорной палубе и полюбоваться на парящую в темноте космоса планету. Чарующая красота Лаэрана и рассказы Серены о пейзажах иных миров пробудили в нем дотоле неизведанное желание. Стоять на чужой планете под незнакомым солнцем и чувствовать, как тебя овевает ветер с далеких континентов, которые никогда еще не видели людей. Желание посмотреть на Лаэран вблизи было таким сильным, что даже вызывало боль. Оно просто травило его душу.

Остиан попытался представить себе размах горизонта чужой планеты — ничем не нарушаемую линию бесконечной голубизны, изгибающуюся от гигантских волн, едва различимую границу между морем и небом. Какая жизнь может таиться в глубинах океана? Какое бедствие обрушилось на утраченную цивилизацию и погребло ее под толщей темных вод?

Ему, уроженцу Терры, океаны которой давным-давно испарились в результате древних войн и промышленных катастроф, трудно было представить планету, на которой отсутствует земная твердь.

— Куда ты смотришь? — раздался голос над самым его ухом.

Остиан постарался скрыть удивление и обернулся к подошедшей Бекье Кински. Сегодня ее голубые волосы были собраны в тугую гладкую волну на макушке, что, как предполагал Остиан, потребовало многочасовых усилий стилиста.

Она одарила его хищной улыбкой. Остиан догадывался, что алое облегающее платье должно было играть роль повседневного наряда по сравнению с концертными костюмами, но выглядела Бекья так, будто только что вышла из бального зала Мерики.

— Здравствуйте, мисс Кински, — как можно более равнодушно постарался произнести он.

— О, прошу, называй меня Бек, как делают все мои близкие друзья! — воскликнула Бекья, продела руку под его локоть и развернула Остиана обратно к окну обзорной палубы.

Аромат ее духов тотчас окутал его, и запах яблок застрял в горле. Декольте Бекьи было скандально низким, и Остиан мгновенно покрылся испариной, наткнувшись взглядом на едва прикрытую выпуклость ее груди.

Он поднял голову и обнаружил, что Бекья смотрит на него в упор. Остиан понял, что женщина не могла не заметить его взгляд, и тогда невыносимый жар бросился ему в лицо.

— Э-э-э… простите, я…

— Тише, мой дорогой, все в порядке, — успокоила его Бекья с игривой улыбкой, от которой Остиану стало еще хуже. — В этом нет ничего дурного, мы ведь оба взрослые люди, не так ли?

Он уставился на медленно вращающуюся внизу планету и постарался сосредоточиться на штормах в океане и атмосферных бурях, но Бекья, склонившись к нему, продолжила:

— Должна признать, мысли о войне меня возбуждают, а тебя? От них кровь бежит быстрее, я вся горю, а ты, Остиан?

— Ну… Я как-то не задумывался над этим.

— Чепуха, наверняка задумывался, — оборвала его Бекья. — Что ты за человек, если мысли о войне не пробуждают в тебе зверя? Да любой, едва подумает об этом, чувствует возбуждение. Я не стыжусь признаться, что от мысли о грохоте орудий и взрывах чувствую жар и трепет. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?

— Я не уверен, — прошептал Остиан, хотя слишком хорошо понял, что она имела в виду.

Бекья игриво хлопнула свободной рукой его по плечу:

— Не притворяйся бестолковым, Остиан, я тебе не поверю. Ты ужасный мальчишка, и тебе нравится меня дразнить.

— Дразнить? — удивился он. — Я не знаю…

— Ты все прекрасно знаешь, — сказала Бекья, высвободила руку и, взяв за плечи, повернула Остиана к себе лицом. — Я хочу тебя прямо здесь, прямо сейчас.

— Что?

— Ну, не будь таким чопорным, неужели в тебе нет ни капли сладострастия? Ты ведь слышал мою музыку?

— Да, но…

— Никаких «но», Остиан, — отрезала Бекья, ткнув его в грудь длинным накрашенным ногтем, отчего Остиан прижался спиной к стеклу. — Тело держит душу в темнице, пока все пять чувств не разовьются и не разобьют оковы. Поддайся своим чувствам и открой тюрьму, чтобы душа могла вылететь на волю. Если в сексе участвуют все пять чувств, он становится поистине мистическим действом, я давно в этом убедилась.

— Нет! — крикнул Остиан, выскальзывая из-под ее руки.

Бекья шагнула за ним, но Остиан, вытянув перед собой руки, попятился. При мысли о том, что может стать игрушкой Бекьи Кински, он задрожал всем телом и замотал головой.

— Остиан, перестань глупить, — настаивала Бекья. — Можно подумать, что я собираюсь тебя ударить. Нет, разве что ты сам этого захочешь.

— Нет-нет, — выдохнул Остиан. — Я просто…

— Просто — что? — спросила Бекья, и скульптор заметил, что она искренне недоумевает.

Возможно, никому раньше не приходило в голову противиться ее желаниям, и он пытался подобрать ответ, который не оскорбил бы ее, но мозг не подкидывал никаких идей на этот счет.

— Просто… я должен идти. — Он внутренне съежился, мгновенно возненавидя презренное дрожащее существо, которым сейчас был. — Я должен встретиться с Сереной. Мы с ней… договорились.

— С этой художницей? Вы с ней любовники?

— Нет, нет, нет! — торопливо ответил Остиан. — То есть… Я хотел сказать… да. Мы очень любим друг друга.