Фультон

— Я своими ушами слышал его замечательные слова, — ораторствовал, картавя и жестикулируя длинными руками, какой-то гражданин в сюртуке мышиного цвета, — он был страшен, когда крикнул этим болтунам в шляпах с петушиными перьями: «Что вы сделали с Францией, которую я покинул такой цветущей! Я оставил мир, а нашел войну… Я вам оставил победы, а нашел поражения… Я вам оставил миллионы, а нашел везде грабительские законы и бедность…»

Оратора окружала толпа и восторженно ему аплодировала. Тот раскланивался, как будто исторические слова принадлежали ему, а не Бонапарту.

Имя молодого генерала зажигало толпу, как огонь. Наконец-то, пришел день давно ожидаемой перемены! Лишь бы не революция…

Бездарная, дискредитировавшая себя Директория, во главе с продажным Баррасом, потеряла всякий авторитет. Баррас, как говорили, дошел до того, что за двенадцать миллионов франков предложил Бурбонам содействие их возвращению на французский престол.

Победы генерала Бонапарта в Италии и Египте доставили ему огромную популярность в зажиточных классах, быстро угадавших в молодом военачальнике своего будущего вождя. Окрепшая буржуазия мечтала о твердой государственной власти. Никто из деятелей того времени не умел так быстро находить необходимое решение и приводить его в исполнение. Политиканствующие адвокаты уже надоели стране. Почти все готовы были повторить слова Бонапарта, сказанные им в Совете Пятисот генералу Лефевру:

— Гоните прочь этих болтунов!

Вот почему переворот восемнадцатого брюмера (9 ноября) был так восторженно встречен парижской крупной и средней буржуазией. Рабочие предместий молчали.

Сиэйс, один из членов нового триумвирата, составивший проект конституции, хорошо выразил мнение всех слоев буржуазии, сказав о Бонапарте:

«Maintenant nous avons un maitre, — il veut tout, fait tout, sait tout».

«Наконец, мы имеем хозяина, — он всего хочет, все может, все знает».

Фультон хорошо запомнил эти слова. Кто знает, может быть, в Бонапарте он найдет, наконец, человека, который сумеет понять и оценить его изобретения…

Барлоу и Фультон добились того, что новый хозяин Франции, носивший пока скромное имя «Первого консула», заинтересовался проектом Фультона. Не слишком доверяя канцеляриям морского министерства, Бонапарт назначает авторитетную комиссию из академиков. Бонапарт видел в Англии своего главного и опаснейшего врага.

Если идеи американского механика заключают в себе хоть зерно здравого смысла — изобретателя надо поддержать. Таковы были директивы, данные комиссии. Имена ее членов ясно указывают, какое большое значение придавали на первых порах подводной лодке Фультона. Лаплас — признанный глава математики и механики того времени, выдающийся физик, острый синтетический ум. Монж — один из создателей метрической системы, замечательный экспериментатор, педагог, участник египетской экспедиции, основоположник начертательной геометрии, талантливый инженер. Вольней — крупнейший историк того времени, писатель, друг Вениамина Франклина, человек большой честности, высоко ценимый Наполеоном. Вот кто должен был стать судьями идей Роберта Фультона!

С Монжем Фультон встречался в Академии и в морском министерстве, а Вольней был в хороших отношениях с Барлоу. Лаплас, умевший чутко улавливать настроение «сфер», готов был самым внимательным образом отнестись к американскому изобретателю.

Комиссия, выслушав обстоятельный доклад Фультона, рассмотрела его чертежи и начатую модель. Предложенная Фультоном складная мачта с парусом для передвижения на поверхности воды дала повод одному из членов комиссии сделать картинное замечание, что «Наутилус» перестал быть кораблем, чтобы сделаться рыбой. Правительственная комиссия подробно разобрала возможные затруднения при постройке подводной лодки, затруднения, которые были полностью разрешены лишь через столетие.

Первый вопрос заключался в том, как долго может находиться человек в совершенно замкнутом помещении? Опыты Лавуазье и других исследователей того времени установили, что одной пятой кубического метра воздуха достаточно для дыхания человека в продолжение часа[10]. При десяти с половиной кубических метрах об’ема подлодки ее экипаж из трех человек мог бы оставаться под водой в продолжение семнадцати часов, при условии удаления испорченного дыханием воздуха. Учитывая это обстоятельство, а также необходимость лампы, также поглощающей кислород, комиссия согласилась с шестичасовым сроком, указанным в проекте Фультона.

Второй, не менее важный вопрос — пловучесть и устойчивость подводного судна. Для обычных парусных судов эти вопросы только начали получать известную ясность. Замечательные работы Даниила Бернулли по гидротехнике, увенчанные в 1757 году академической премией, капитальный труд Эйлера по теории корабля, вышедший в 1776 году, и опубликованное в 1798 году сочинение шведа Шапмана о конструкции корпуса судна — были известны Фультону и использованы им в своих новых проектах.