Однако Майлис не интересовали ни человек, ни фунгус. Она явилась сюда, движимая смутной надеждой найти живым своего сына.
– Альбан? – крикнула она, словно задавая вопрос самому дому. Затем еще раз, громче: – Альбан, Альбан!
Никто не отзывался.
– Альбан! – не желала сдаваться Майлис.
Опять никакого ответа. Ничего не добившись, она оперлась руками о стол, склонила голову и в эту минуту что-то услышала. Звук был чуть слышным, но Майлис сразу его узнала: это Альбан шлепал босиком по деревянному полу.
Он появился на верхней ступеньке лестницы, но не выразил никакой радости, потому что за спиной матери увидел мертвого Кривого.
В тот день, когда по приказу Хик-Хика одноглазый монстр оборонял дом, он не убил ребенка. Альбан олицетворял собой третье отличие фунгусов от людей: детство. Чудовища не видели снов, не соединяли свои тела и, оторвавшись от корней, сразу же становились взрослыми, полностью готовыми к жизни. А фунгусов интересовало все, что отличало их род от рода человеческого.
Кривой спрятал Альбана на верхнем этаже. С тех пор как Хик-Хик в наказание велел ему стоять у очага и размышлять о своем преступлении, глядя на тлеющие угли, мальчик спускался по лестнице и поддерживал в очаге огонь. Постепенно Альбан проникся доверием к Кривому. Ребенок, который по причине своей болезни не мог говорить по-человечески, выучил язык фунгусов. Они вели долгие беседы, обсуждая все на свете, и мальчик мог бы рассказать много интересного, но на человеческом языке он умел говорить только «Я тебя люблю».
Майлис бросилась к сыну и прижала его к груди. У обоих текли слезы: Альбан оплакивал погибшего друга, Майлис же плакала от радости: сын ее был жив, – а еще от страшного предчувствия. Ей казалось, что все происходящее – вовсе не конец истории: возможно, это начало конца, конца света, конца мира людей. И в то же время она понимала: рождению нового мира сопутствует столько небывалого, что обычными чувствами этого не постичь.
Конец