Фунгус [litres]

Но очень скоро Касиан выбился из сил; поиск камней отнимал последние силы, а он и так был на грани изнеможения, руки плохо слушались. Раны болели, ему было холодно, очень холодно. Мороз и усталость угробят его быстрее, чем расселины.

Придя к такому заключению, Касиан положился на судьбу и, не раздумывая, покатился вниз. Если встречался ровный участок, он поднимался на ноги и, хромая, ковылял к следующему склону, бормоча под нос: «Я – Касиан, потомок Филоме, и когда-нибудь я узнаю, где скрывается Власть». Он катился и катился, понимая, что любая минута может стать последней. И под конец его так умотало, что казалось, весь мир вертится вокруг него.

Наконец он очутился на пологом склоне. Этот участок был последним: с безграничным ужасом Касиан понял, что тело перестало вращаться и падает прямо вниз. Он завопил от ужаса. Расселина! Она поглотит его, и никто и никогда об этом не узнает. Это конец!

Но нет. Это был не конец. Он приземлился в неглубокую выемку возле самой дороги, которая пересекала долину. Еще один день, и дорогу завалит снег, но сейчас путь был открыт. Касиан улегся на обочине и стал ждать, приложив снег к ране на голове, чтобы прекратить кровотечение. Больше несчастный ничего сделать не мог, отныне все решала Судьба. Если кто-нибудь проедет мимо, он будет спасен, если же нет – сдохнет, как собака.

Судьба оказалась к нему благосклонна. Очень скоро Касиан услышал топот копыт и скрип телеги.

Существует закон, из которого нет исключений: именно те субъекты, которые с презрением относятся к христианскому милосердию, пользуются его дарами больше других. Если бы Касиан нашел на обочине раненого, то, скорее всего, спокойно проехал бы мимо. Но сейчас этим раненым был он сам, а потому, увидев приближавшуюся телегу, вытянул руку вверх и взмолился о помощи:

– Спасите! Помогите!

Его отвезли в единственный на всю долину городок, в Велью. Там местный врач сделал все, что было в его силах, чтобы спасти ему жизнь. Поскольку никаких больниц рядом не было, его поместили в частный дом, как это было принято в ту пору в горах. Пока больной выздоравливал, ему приходилось самому оплачивать свое содержание, но это не заботило Касиана. У него имелись денежные заначки по обе стороны границы.

Его поместили на окраине городка в осталь охотника, и его жена ухаживала за раненым лучше любой монашки или медсестры. Дважды в день она заходила в комнату, присаживалась на край кровати, кормила Касиана супом с яйцом и душистым тимьяном, а потом поила винкаудом. Иногда снимала с гноящихся ран повязки и очищала их губкой, смоченной в розмариновом масле. Но никто не знал, сколько времени будет заживать рана на бедре и когда найдется хороший врач, который сумеет заделать дыру в черепе.

Однажды охотник вернулся домой в необычайно приподнятом настроении. Нет, он не добыл особо ценную дичь, зато купил новое режье, которое с гордостью показал Касиану. Ему было чем гордиться – в руках он держал великолепную двустволку; длинные серебряные стволы кто-то начистил до блеска. Когда стрелок целится в небо из такого великолепного ружья, ему кажется, что он сейчас попадет в солнце. Касиан предложил охотнику сумму, втрое превышающую ту, которую тот заплатил.

Хик-Хик, этот мерзавец Хик-Хик. Когда раненый думал о нем, в голову приходило самое страшное ругательство этих гор: филь де кана. Он прикончит негодяя, засунет ему как можно глубже в рот оба серебряных дула и перед тем, как нажать на курок, скажет: «Я – Касиан, потомок Филоме, и когда-нибудь узнаю, где скрывается Власть». А потом от головы мерзавца останется мокрое место.

Но сначала надо вылечиться. Ему нужно время, много времени, чтобы восстановить силы и снова встать на ноги. А еще чтобы найти кого-нибудь, кто сможет залатать его череп.

V Нелепые попытки Хик-Хика воплотить Идеал анархистов при помощи четырех грибов в качестве революционного авангарда

Зима подходила к концу. Во всех остальных частях света весна заявляет о себе живительными солнечными лучами, но в Пиренеях ее приход знаменуется проливными ливнями, которые прогоняют снег со склонов. Они же расчистили дорожку к двери кауны.

Итак, наступила весна и принесла с собой дожди. И товарищ Кривой совершил немыслимый поступок: по своей воле вышел из пещеры и замер неподвижно на склоне под прохладными струями. Они скользили по его голове, скатывались по пластинкам под подбородком, а гриб стоял как вкопанный, наслаждаясь влагой. Если бы эту картину наблюдал человек менее толстокожий, чем Хик-Хик, он бы, наверное, увидел в ней много интересного. Например, его бы поразило то, как гриб воспринимает воду, льющуюся с небес: казалось, он получал от этих струй нечто большее, чем пропитание для плоти. А еще такой наблюдатель подумал бы, что Кривой с грустью вспоминает о своей прежней жизни, растительной и безмятежной, когда он не был ввергнут в водоворот мира, где царят суета и страсти. В тот мир, где мужчины дрочат в опустевших осталях.