Фунгус [litres]

Через неделю Майлис пришла к выводу, что сообщество фунгусов – любопытнейшее явление. Раньше она относилась к этим существам с предубеждением, видя в них исключительно своих тюремщиков. Она презирала фунгусов. Так, их неустанный труд казался ей совершенно бессмысленным, теперь же она понимала, что он заложен в самой их природе – так муравьи снуют по стволам деревьев вверх и вниз, потому что так устроены. Подобное трудолюбие – не заслуга: существа, которым оно свойственно, всего лишь подчиняются тирании природы. Например, несколько фунгусов сложили из своих тел подвесной мост, подобный тем, которые строят в сельве над пропастью: лианами служили переплетенные конечности. Чудовища часами висели в крайне неудобном положении и не жаловались, пока их собратья переходили по мосту. Майлис не сдержала сочувственной улыбки: оказавшись на противоположной стороне, фунгусы спускались по лестницам на два или три пролета, а потом опять поднимались наверх, чтобы пройти по мосту еще раз. Эта беготня по кругу казалась бесконечной и бесмыссленной.

– Зачем вы построили этот мост? – спросила она Коротыша.

– Чтобы переходить на другую сторону, – ответил он.

Майлис была человеком справедливым и благодаря своим наблюдениям очень скоро заключила, что перед ней существа разумные и сознательные.

Их подземный союз основывался на абсолютном равенстве, все работали на одинаковых условиях, за исключением Коротыша, которого коллективно презирали. Майлис не заметила среди них начальников и подчиненных, наоборот, они проявляли удивительную солидарность, которая порой ее восхищала. За дело они брались добровольно и охотно. Причиной тому было, вероятно, важнейшее отличие фунгусов от людей: эти существа не рождались из материнского чрева, а значит, среди них не было ни отцов, ни детей, ни дядей и тетей, ни племянников с племянницами. Все они были братья и в соответствии с этим принципом поддерживали отношения сугубо равноправные. Трудились чудовища слаженно, по-братски разделяя невзгоды; никогда не спорили и не искали привилегий. Майлис вынуждена была признать, что их солидарность трогала ее до глубины души: когда какой-нибудь фунгус случайно срывался с высокой скалы, работавшие внизу моментально сплетали из своих конечностей сеть, на которую благополучно приземлялся упавший товарищ. Все следили за тем, чтобы никто не попал в беду: если чью-нибудь лапу придавливал камень или кто-то не мог удержать слишком тяжелую глыбу, остальные стрелой бросались на помощь. Но Майлис была лингвистом, и более всего ее поражала самоотверженная причастность фунгусов к общему делу, которой способствовал именно язык. Иной раз одна или в сопровождении Коротыша Майлис вставала на середину площадки на нижнем этаже Пустой горы, закрывала глаза и слушала сердцем. Она ощущала сотни голосов: все одновременно разговаривали со всеми и слушали всех. С каждым днем она понимала фунгусов все лучше и лучше. Стоя с закрытыми глазами, она чувствовала, как непрерывный поток их речи течет сквозь ее одежду и плоть, как невидимые волны. Ей казалось, что она слушает симфонию в каменном соборе – симфонию голосов. Впечатление было таким сильным, что иногда она опускалась на колени, а руки ее дрожали. Она в самом деле понимала фунгусов – немного, едва-едва, но все-таки понимала.

Они трудились так слаженно, проявляли такое великодушие, что в некотором смысле их сообщество можно было назвать идеальной христианской или социалистической республикой. И в то же время по непонятной причине эти существа подчинялись человеку, чья наивысшая добродетель заключалась в способности выпить немыслимое количество спиртного прежде, чем захмелеть окончательно. Поэтому один из первых вопросов, заданных Майлис Коротышу, звучал так:

– В чем секрет Власти Хик-Хика?

Но Коротыш не понял. Она подумала, что он уходит от ответа, и задала вопрос так, чтобы звучало более понятно:

– Почему вы подчиняетесь Хик-Хику?

Но Коротыш по-прежнему молчал: он не понимал, что она имеет в виду.

Когда слуга не желал подчиняться, Майлис его наказывала. Грозила ему пальцем, как школьная учительница, а потом кончиком этого пальца легонько щелкала промеж глаз, там, где у маленького фунгуса, будь он человеком, находился бы нос. Эти щелчки означали одновременно упрек, предупреждение и насмешку. Когда Майлис наказывала Коротыша таким способом, он щурился, как близорукие люди, пытающиеся рассмотреть что-то вдали. И вновь в его взгляде была ненависть. И каждый раз, наказывая его, Майлис ощущала новое, неизвестное прежде переживание, излучаемое фунгусами. Их взгляды устремлялись на Коротыша, и она чувствовала их общую реакцию: казалось, они тихонько жужжали. Она недостаточно владела языком фунгусов и не понимала смысл этого жужжания.

* * *