Функция: вы

Брезгливо кривясь, феи подхватили коктейли и расползлись в разные стороны. Криста смотрела им вслед, притормаживая секунд на десять. Я подождал, пока она прогрузится, подошел, сел рядом. Криста заглянула в бокал и что-то пробормотала. Я придвинулся, пытаясь расслышать хоть слово.

– …мала, ты уехал уже, – донеслось до меня.

Я смотрел на нее, как на выбросившегося из моря кита. Я понятия не имел, что с ней, столь безнадежно пьяной, делать.

– Давай выйдем! Тут очень шумно!

Криста помотала головой. Я молча отобрал бокал. От подтопленного крошева льда тянуло ударной дозой спирта. Отвернувшись, я отставил бокал на край, а когда вернулся, Криста уже целиком растеклась по столешнице.

– Пойдем. Пожалуйста. Я вызову тебе такси.

Не поднимаясь, она повернула голову и посмотрела на меня. Я вытянул из ее волос нить серпантина.

– Я так злюсь на тебя… Только не помню, почему.

Я вздохнул. Я помнил за нас обоих:

– Как мама?

Криста безучастно моргнула:

– Он забрал ее…

– В больницу?

Она ответила мелкой дрожью ресниц. Пустоту между ребер кольнуло. Я слез со стула, приобнял Кристу за плечи.

– Иди сюда, – прошептал, разворачивая к себе. – Вот, да. Я тут. Ты не одна.

Она была послушна, как кусочек воска. Как разогретый в ладони пластилин. Я обнимал ее, чувствуя каждый грамм ее тела, и то, как на вдохе оно наполнялось протяжной сонной невесомостью, и как опадало на выдохе, тяжелея вдвое. В волосах застыли неродные ей запахи. Сигареты. Органные ноты духов.

– Прости, – сказал я, безнадежно виноватый в них. – Я должен был согласиться. Должен был уйти с тобой в воскресенье, вообще не важно куда.

– Зачем? – пробормотала Криста. – Ты же меня не любишь.

– Дура, – горько сообщил я. – Я очень тебя люблю. Невыносимо порой. Только не так, как ты хочешь.

– Да-да. – Она зашевелилась, вынырнула лицом к негреющему свету. – Помню. Как младшую старшую сестру. Ты любишь меня, как ее… Как-то ее там… Которая должна была остаться вместо меня…

– Габриэль, – сдавленно подсказал я. – Точно не как ее.

Я уже не надеялся, что вынесу нашу встречу. Криста открывала во мне какие-то новые клочки бездны. Ранения, загноения, расслоения чувств. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

– Я люблю тебя, – повторила она.

– Это пройдет, – пообещал я.

Я потянул ее к выходу, и она поплыла как тень – безвольная, вторящая, – как лодочка, привязанная к пристани, на которую надвигался шторм.

Мы выбрались в коридор. Зябко щурясь, Криста отпустила мою руку и огляделась.

– Хочешь умыться? – спросил я, чувствуя, что охрип.

Криста кивнула и потянулась в сторону. Я последовал за ней без особой надежды куда-то прийти. Мимо нас шатались расхристанные, взмокшие от танцев люди. В затушеванных тенями тупиках кто-то смеялся, а потом плакал. А потом пристально молчал.

Наконец Криста остановилась. Покачнувшись, она припала к стене и сказала:

– Всё.

Она хотела было соскользнуть на пол, но я подхватил ее под руки.

– Не надо, – выдохнул, чувствуя, как она пытается съехать обратно, – Крис, не здесь.

Я прислонил ее к стене, но она отказывалась стоять. Господи, подумал я, ощущая, как откликалось на ее немощь мое собственное бессилие.

– Миш… – жалобно прошептала она, – уезжай… Пожалуйста.

– Уеду, – пообещал я. – Как только отправлю тебя домой.

– Ты… Каждый раз, как приезжаешь… Меня всю наизнанку выворачиваешь. Заставляешь все это делать, а я… Мне не хватает восторга, чтобы продолжать без тебя.

– Разве я тебя что-то заставляю?

– Быть. Все время. Кем-то быть.

Между нами еще оставался зазор, но не толще вощеной бумаги. Мое колено было совсем не там, где ему следовало быть.

– Мама выздоровеет. Совсем скоро. Вот увидишь, так и будет. Все начнет налаживаться. Не сразу. Но понемногу. У тебя появится время на то, что ты хочешь делать. На себя, на жизнь.

Ее грудь дрогнула. Мне почудился всхлип, но это был смешок. Хотя всхлип, наверное, тоже.

– Миш… – Криста ткнулась мне в щеку. – Миш… – потянулась к уху.

– Ты должна бороться. – Я уперся ладонью в стену.

– Не хочу. Я очень устала.

Она прижалась ко мне, стык в стык, своим горячим, податливым, таким однозначным телом.

– Это очень больно, надеяться… Так больно, когда от тебя ничего не зависит… Когда ты пыжишься, пыжишься, а кто-то говорит тебе «нет», хотя вчера и завтра сказал бы «да», просто сегодня настроение плохое… И ты снова разбиваешься… Потом собираешься… Но это уже не осколки… Это пыль… Я уже пыль, Миш… И совсем не звездная…

Ее слова перемалывали мне кости.

– Я столько лет выживаю, всю жизнь… Но если перестать корчиться, окажется, что это тоже жизнь… И она, в общем-то, даже пригодна. Я так верила в какое-то лучшее будущее, что не желала принимать настоящее таким… Но настоящее тут ни при чем… Все дело во мне…

– Послушай… – выдавил я. – Погоди, послушай меня…

– Зачем? – Она снова вздрогнула смешком. – Я всё. Правда… всё. Можешь больше ничего не говорить. Прости, если разочаровала.

Милая моя, послушно не сказал я. Ты отзвук вечности, ты вера и смысл, единственная причина, почему я еще здесь.

– А как же мама?.. Она хочет…

– Жить она хочет. Но для этого нужны будут лекарства.