Функция: вы

Мы спустились в длинный узкий подвал, пышущий трубами. Дедал остановился. Аварийное освещение сочилось сквозь решетчатые плафоны, как в низкобюджетных слешерах, где все прячутся в шкафах. Вскоре в подвал спустились еще три функции. Стюардесса замыкала ряд. Мы пропустили ее вперед и возобновили путь. Не знаю, на сколь долго. Я перестал чувствовать время. Просто на каком-то шаге все остановились, и что-то скрежетнуло впереди, и разверзся прямоугольник не света даже, а разреженного воздуха. С него начиналась лестница с узкими рельсами вдоль стены.

А наверху и правда оказалась прачечная. Громоздкие стиралки больше походили на холодильники с иллюминаторами и большими сенсорными экранами. Мы прошли мимо них, и тележек, и стопок постельного белья, светящегося в цифровых отблесках сенсоров. Затем вышли в небольшую квадратную комнату, где не было ничего, кроме окон, двери на улицу и камеры с красным мигающим глазком.

– Не подходите к окнам, пока не решите, что делать, – молвил Дедал.

– Я знаю, что делать, – ответил Хольд, направляясь к ним. – Вы тоже знаете.

Один я не знал. Ровно до момента, пока функции не встали передо мной, отрезая от двери.

– Что?.. – Я рассеянно оглядел их лица, нашел Хольда в просвете сомкнутых плеч. – Эй…

– Не хочу, чтобы ты думал, что мог что-то изменить.

Я дернулся, но тут же почувствовал на плече чужую ладонь.

– Ты обманул меня?

– С чего бы? – Он обернулся. – По твоей же логике, Дедал бы не позволил.

– Тогда зачем?

Хольд помолчал.

– Главное, что мы выбрались. С остальным я справлюсь сам. Но у меня нет лапласов на подсосе, чтобы знать все наперед. Я могу не успеть.

– Так позволь помочь тебе!

Хольд приблизился. Его лицо было таким же непроглядно темным, как у частокола функций, разделявших нас.

– Знаешь, я тут подумал… Мы до сих пор не знаем, кому Феба с Костиком обещали искру в обмен на убийство своих контрфункций.

– Не меняй тему… – застонал я.

– Ариадна много раз пересказывала, что тогда случилось. Но ее нейронных связей недостаточно, чтобы воспроизвести ход мыслей Стефана. Мы по-прежнему не знаем, из-за чего он заподозрил их – и оказался прав.

– Хватит. Прекрати!

– Если понять, где конкретно промахнулась наша сладкая парочка, уверен, вам не составит труда распутать остальное. Слишком мало прошло времени, чтобы в историю затесались новые лица. Узнай то, что знал Стефан. Как именно он понял, что это они. Затем…

– Да заткнись хоть раз вовремя!

Он послушался. Я отвернулся. Я не хотел, чтобы он видел больше моего.

– Я… Я пытался… Но получилось всего раз. Я не знаю, как убедить ее, что она знает то же, что и он.

– Не надо ее убеждать. Тебе нужны его воспоминания, а не ее воспоминания о его воспоминаниях. Став общей, память дубль-функции не закапсулируется снова от какой-то там смерти. Воспоминания Стефана тоже где-то там. Используй его личные триггеры, чтобы обратиться к ним напрямую.

– Какие? Я ничего про него не знаю. Никто не знает!

– Она знает.

Я запрокинул голову и подумал: господи. Если бы у нас было чуть больше времени, господи. Если бы я только мог отдать свое время ему, мы бы распорядились им, как подобало людям, смертным в каждом моменте и выдохе.

– Я… Я должен был поговорить с тобой… – наконец, прохрипел я. – Тогда… Не уходить молча…

Он сразу все понял:

– Ты ушел не от меня. Ты ушел от отношений, в которых тобой пренебрегали. Это правильно. Даже слишком – для малолетки. Поступай так всегда.

Я обернулся. Привыкшие глаза стали различать оттенки темноты. Светлеющие плоскости. Бездонные прорези. И далекий, распыленный за окнами свет фонарей, что оседал тончайшим золотым абрисом по контуру его затылка.

– Я… – прошептал и замолк.

– И я, – выдохнул Хольд. – Тоже. Очень.

Я шагнул. Дедал снова преградил мне путь.

– Живи, прошу. Обещай, что выживешь.

Хольд тихо вздохнул и отступил к двери, и оттуда, без минуты свободный, вдруг привычно усмехнулся:

– Конечно, ребенок. Адам сам себя не остановит.

Это было последнее, что я от него слышал.

* * *

Не помню, что было потом. Вроде бы я шел, долго, через город, и небо медленно выцветало над облаками, превращаясь в грязь. Вроде бы Дедал тоже шел, рядом, и через дорогу, и по соседней улице, и все мы стекались к угловому пятиэтажному зданию, опоясанному светом по первому этажу.

Не помню, как оказался внутри. Зато помню чьи-то руки на лбу, и голос, постановивший жар. Помню несколько слоев тепла, ускользающе знакомый запах шерсти. И то, как яркий телевизор гостиной бил по глазам.

Еще помню, как Мару сказал: маркер Минотавра исчез.

И Куница спросила: то есть… Он мертв?

И Мару ответил: не знаю, надо искать тело.

И тогда я сказал: он жив. Он обещал.

Очнулся я уже один, сидя в незнакомой темной комнате на незнакомой темной кровати. Из коридора лился свет. В его желтых переконтрастах чернел силуэт ребенка. Я подал голос, пытаясь обозначить, что увидел его, и тогда ребенок подался ко мне, но снова застыл, едва войдя внутрь.

– Прости, – узнал я голос Влада, сдавленное ожидание в нем. – Черт, правда, прости. Я не хотел, чтобы все так вышло.

Я пошевелился и обнаружил плед на плечах, под ним чужую толстовку.