Für Elise (СИ)

— Вы не виноваты. Хотя я уже говорил, что серьезные науки — это не ваше, ваша тяга к знаниям достойна похвалы.

— А что тогда мое? — не выдержав, спросила Элиза. — Я просто… Я не хочу прожить всю жизнь, умея только варить супы и подметать пол. То есть…

— Я займусь вашим образованием, когда решится проблема с Даниэлем, можете не переживать, — прервал Александр с легким раздражением в голосе. — Конечно, я не допущу, чтобы моя служанка оставалась необразованной, и я даю вам полный доступ к своей библиотеке. Другое дело, что некоторые вещи для вам слишком сложные…

Он раскрыл трагедию на месте, где заложила Элиза. Самая середина, как она и говорила — дальше не шло, как она ни пыталась. Покраснев от злости, она подошла к столу и взглянула на строчки, которые с первого взгляда понять не могла.

— Она мне не нравится, — сказала она тоном обиженного ребенка. — Слишком скучно.

— Почему? — спросил Александр, усмехнувшись.

— Когда я ее читаю, у меня такое чувство, как будто я смотрю на Бренненбург со стороны. Вы иногда себя ведете, прямо как граф. А праматерь…

— Что — праматерь?

— Прямо как та женщина в черном, — призналась она наконец, тяжело вздохнув. — Мы с Даниэлем нашли портрет в восточном крыле, и я все никак не могла у вас спросить, кто она.

— Вас это не касается, Элиза, — услышав о незнакомке, Александр побледнел и тут же попытался увести тему — значит, ее догадки были верны.

— Это ваша возлюбленная? — спросила она осторожно, вместе с тем понимая, что терять уже нечего. — Я правильно поняла?

— Правильно, — вновь отмахнулся Александр. — Фройляйн Циммерман, давайте оставим этот разговор до лучших времен.

— Хотя бы скажите, как ее звали, — не унималась Элиза. — Я такого себе надумать успела, вы не представляете!

— Ее зовут Елена.

— Я за нее обязательно помолюсь, — пообещала она. — И за вас тоже.

— Хорошо, — на лице барона промелькнуло подобие улыбки. — Я думаю, вам пора заниматься ужином, Элиза. Идите.

Она взглянула на часы, висевшие под самым потолком, поклонилась и послушно пошла на кухню. Сочинение Вейера Александр забрал с собой, и она боялась, как бы барон не решил его сжечь — автор мог быть хоть трижды дураком и бездарностью, уничтожение книг казалось Элизе самым настоящим преступлением. К тому же, чтиво было пусть непонятным, но интересным — ей нравилось разглядывать картинки и запоминать незнакомые термины и имена, пусть они никогда бы ей не пригодились. Еще и то, что книга была посвящена тому самому Агриппе, про которого говорил Клаас, делало ее ценнее.

Барон мог и не прогонять ее из архивов так рано — Элиза знала, сколько времени ей нужно на готовку и сервировку стола, и лишние полчаса, которые нечем было занять, только раздражали и выбивали из привычного ритма. Зато, наконец, она поняла, что за чувство заставляло ее ходить из угла в угол, пререкаться с Александром и донимать его дурацкими вопросами — Элизе было нечеловечески скучно. Ей хотелось снова заняться чем-нибудь с таким же пылом, как в первые недели, но дел не находилось. Все, что можно было разобрать, она разобрала, ежедневные обязанности выполняла быстро, да и никакой особой радости они не приносили. Ей хотелось вернуть те дни, когда Александр мог лично заниматься ее учебой, а не просиживал целые дни то в кабинете, то в подвале. Даже по Клаасу она начала скучать — тот пусть и пробыл в замке всего три дня, но успел натворить столько, что Элиза еще целую неделю не могла успокоиться.

Она думала, что в столовую снова никто не придет, но когда часы пробили шесть, пришел Александр, а за ним, немного опоздав, явился и его гость. Задумавшись, она по привычке накрыла на стол и уже собиралась убирать тарелки. Если бы ей пришлось ставить их обратно при бароне, он бы точно отчитал ее — когда дело касалось этикета, Александр был необыкновенно строг и требовал, чтобы все было идеально. Только иногда, когда случалось что-то из ряда вон, он позволял Элизе некоторые вольности, но такого почти не происходило. В первое время, когда Александр придирчивым взглядом оценивал, насколько правильно она подавала чай и как училась встречать гостей на проржавевших доспехах, Элиза даже злилась — ей было непонятно, откуда в бароне, полжизни прожившем на отшибе в пустом замке, столько стремления к совершенству.

Ужин прошел в полной тишине. Александр вообще почти не разговаривал за едой, а Даниэль просто выглядел очень сонным и усталым, хотя провел целый день в комнате. Элиза стояла за плечом барона, иногда подливая вино. Невыносимая скука никуда не делась, наоборот казалось, что молчание, прерываемое только стуком вилок и ножей, распаляло ее все сильнее. Элиза уже обдумала, как можно невзначай пролить вино или уронить что-нибудь, чтобы на нее обратили внимание и заговорили, но оставила эти мысли — выслушивать нотации она не была готова.