Фурии Кальдерона

– Ну не скажи, – возразил Фиделиас. – Амара, мне самому не нравится то, что придется сделать. Но ты можешь хоть немного изменить это. Ты еще можешь спасти жизни невинных подданных государства. Ты уведешь их. И только ты, лично, – иначе сделка недействительна. – Он помолчал немного, а когда заговорил снова, голос его звучал устало. – Ты не понимаешь, что творишь, девочка. Я не хочу видеть, как ты гибнешь за это. И если я могу спасти жизнь мирных людей, защитив при этом тебя, я буду рад.

Амара зажмурилась; голова ее шла кругом. Вонь обгоревших трупов и мертвечины снова накатила на нее. Она курсор – умелая фехтовальщица, агент Короны, кавалер коронной награды за отвагу. Но умирать ей не хотелось. Смерть страшила ее. Она видела тела тех, кого убили мараты, и ни одному из них смерть не далась легко. Раньше она шутила, что, доведись ей выбирать, она бы предпочла самую кровавую смерть, но в жизни все оказалось иначе. Не было в этой смерти никакой одухотворенности, никакой философии – только животный страх да невыразимая мука в глазах.

«Что ж, это не лишено смысла», – подумала она. Фиделиас ведь не чудовище. Он человек – как любой другой. И он заботился о ней, когда они работали вместе. Заботился едва ли не больше, чем ее родной отец. Поэтому вполне логично ожидать от него, что ему не хочется ее смерти, особенно если ее можно избежать.

А если она и правда может спасти хоть часть людей, которые наверняка погибнут в готовом начаться бою… Это ведь стоит того, правда? Ей нечего будет стыдиться перед Короной…

И перед… Бернардом? Нет, все правильно, Фиделиас предлагает ей реальный выход. Спасение.

– Амара, – мягко прошелестел голос Фиделиаса. – Времени мало. Если хочешь спасти этих людей, ты должна спешить.

И тут она почувствовала западню. Хотя она еще не поняла, в чем она заключается, не сообразила даже, где она, но поняла одно: Фиделиас пытается ослепить ее, используя для этого ее самые примитивные эмоции: страх, стремление защищать других, желание спасти лицо. Он играл на них – так же мастерски, как тогда, когда предал ее в прошлый раз.

– Мне надо спешить? – негромко повторила она. – Я должна уйти? Я? Иначе сделка не состоится? – Она сделала глубокий вдох. – Почему ты так стараешься, чтобы я не участвовала в этой битве, а, Фиделиас? И почему сейчас, а не час назад? Почему ты сделал это предложение только после того, как увидел, что я наблюдаю за врагом?

– Не делай с собой этого, Амара, – сказал он. – Не пытайся найти обоснование всему, что тебя окружает. Не дай этому убить этих детей.

Она вздохнула. Конечно, он прав. Возможно, ею манипулируют. Возможно, приняв его предложение, она пожертвует каким-то неизвестным ей самой преимуществом. Но может ли она по-настоящему поспорить с его аргументами? Может ли она попытаться перехитрить его – здесь и сейчас, когда ей грозит практически неминуемая смерть? Тем более если цена этому – детские жизни.

Уходи. Спасай их. А потом скорби вместе со всей страной о потере долины…

– Твой долг как курсора – спасать жизни, Амара. Так исполняй свой долг. И не мешай мне следовать моему выбору.

Со всех сторон доносилось воронье карканье. Она открыла рот, чтобы согласиться…

…И внезапный рокот остановил ее. Земля вдруг начала содрогаться – медленно, ритмично, сильнее и сильнее. Она пошатнулась и расставила ноги, чтобы не упасть. Потом оглянулась на стены гарнизона. Легионеры с криками подались вперед, подальше от стен; строй их нарушился, ибо вздыбившаяся земля толкала их то вправо, то влево. Только поравнявшись с ней, они остановились и все вместе стали смотреть на то, что происходит со стенами.

Стены гарнизона, словно просыпаясь от долгого сна, пришли в движение. Медленная волна прошла по серой каменной поверхности. А потом под скрежет разрываемой земли стены начали расти. Амара смотрела на это, оцепенев от потрясения. Никогда прежде не приходилось ей видеть действия заклинаний такой силы. Стены лезли вверх, вздымаясь, как накатывающая на берег волна. Они сдвигались также вперед, навстречу неприятелю, и Амара чуть запоздало сообразила, что это они становятся и толще, раздаваясь у основания, чтобы оно выдержало возросший вес. Стены росли, и по мере их роста серый камень начал расцвечиваться полосами алого и лазурного – цветами алеранского флага, а потом еще и алого с золотом – цветами Ривы. Стены вздымались все выше, и с пронзительным каменным скрежетом из верхней их части начали прорезаться острые шипы из черного камня, угрожающе выставленные навстречу врагу. Их становилось все больше, словно они прорастали побегами из толщи стены, они лезли и из земли перед стенами, и свет играл на их блестящих остриях.

Потревоженное воронье с криком взлетело в небо, сразу потемневшее от тысяч черных крыльев. Казалось, будто весь небосвод заволокло тревожно клубящимся черным дымом.