Фурии командира

– Как тебя зовут? – дрожащим голосом спросил он.

Тави медленно поднялся на ноги и вздернул подбородок.

– Меня зовут Гай Октавиан, – спокойно сказал он, шагнул вперед и опустился на одно колено перед Сирилом, и их глаза оказались на одном уровне. – Дон Сирил, я вам верю. Вот почему я сейчас вручил вам свою жизнь – и жизнь, – он кивком показал на Исану, – моей матери.

Сирил, смертельно побледнев, смотрел на Тави. Беззвучно пошевелив губами, он повернулся к Исане:

– Так вы… его мать?

Исана сглотнула. Теперь она поняла, почему Тави попросил ее прийти, – он нуждался в ее поддержке. Пожалуй, она осталась почти единственным живым свидетелем тех событий.

Панический голос в ее сознании просил все отрицать. Без ее подтверждения история Тави останется дикой, отчаянной и невероятной ложью. Она должна его спрятать, должна защитить. Она должна…

Исана заставила умолкнуть голос страха.

Пора прекратить лгать. Прекратить прятаться.

Исана молча потянулась к тонкой цепочке, которую носила на шее с тех пор, как годы назад покинула долину Кальдерон и отправилась в столицу Алеры. Она расстегнула замочек и сняла цепочку. Изящное серебряное кольцо с алыми и лазурным камнями, идеально прилегающими друг к другу в центре, поймало луч света, и разноцветные огненные сполохи побежали по письменному столу Сирила.

Исана аккуратно положила кольцо на стол и опустила руки на колени.

– Кольцо дал мне мой муж, принцепс Гай Септимус, – спокойно заговорила Исана, – во время нашей свадьбы, за десять месяцев до его смерти. – Она встала, подошла к Тави, посмотрела на Сирила и гордо вздернула подбородок. – Это наш сын, Октавиан. Он родился в ночь Первой кальдеронской битвы. В ту самую ночь, когда погиб его отец.

Сирил посмотрел на нее, потом перевел взгляд на кольцо, протянул руку и дрожащими пальцами взял его.

– Его печать в виде кинжала выгравирована внутри, под камнями, – продолжала Исана. – Он оставил мне еще и кинжал. Он лежит в сундуке у меня в комнате.

Кольцо выпало на стол из рук Сирила, и он тряхнул головой.

– Н-но к-как такое возможно? – запинаясь, спросил он.

Тави, все еще стоявший на одном колене, повернулся, чтобы посмотреть на Исану. На мгновение она снова увидела мальчика, которого охраняла, кормила и любила. И которому лгала. Да помогут ей великие фурии, если бы она могла сделать больше, чтобы его спрятать, она бы так и поступила.

Арарис был прав. Он заслужил знать правду.

Исана встретила взгляд сына.

– Лишь немногие знают, – сказала Исана, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно, – что на Септимуса дважды нападали убийцы за два года до его смерти. Он не сумел узнать, кто их нанимал. Когда он возглавил Коронный легион, чтобы подавить мятеж во время битвы у Семи холмов, еще один убийца так сильно ранил его, что даже со своими навыками целителя Септимус едва выжил. Именно поэтому Первый консул послал Коронный легион к самым дальним границам страны – в долину Кальдерон. Официально для того, чтобы оправиться от потерь, понесенных в Семи холмах. Лишь его телохранители и Секстус знали, что только так Септимус получал шанс полностью восстановить силы в уединении. – Она поморщилась. – Септимус хотел вернуться в столицу, чтобы посмотреть, дерзнут ли его враги снова на него напасть, и выяснить, кто за этим стоит. Но Секстус приказал ему оставаться в Кальдероне. Септимус повиновался, но он не хотел просто отдыхать и выздоравливать. Из Кальдерона он стал отправлять надежных людей, чтобы они нашли ответы. И…

Но как она может поведать о множестве воспоминаний, о произнесенных словах, о том, что Септимус стал для нее целым миром? Как рассказать о прикосновении его рук, о его сердце, бьющемся рядом, когда они спали, как описать его голос? Можно ли передать чувства простой и неловкой девушки из домена, полюбившей такого сильного и нежного мужчину?

– Там мы и встретились, – прошептала она. – Там полюбили друг друга. Там состоялась наша свадьба.

Тави смотрел на Исану, и его лицо перестало быть маской. Он не сводил с нее глаз, как голодный ребенок, глядящий на мать. Он так долго испытывал голод. Всю свою жизнь стремился узнать правду, и она открылась ему только теперь.