Фурии принцепса

– И был бы в своем праве! – рявкнул центурион. – Когда вы вербовались в Свободный алеранский, вас предупреждали, что он не мстить будет. Мы вам говорили, что правила в нем как в любом другом легионе, и обращение будет как с любым солдатом из свободных. Ну, шевелите булками, лодыри, пока я не решил, что Первое копье с вами слишком нянчился, и не расценил ваше поведение как прямое неповиновение приказу при нахождении на вражеской территории, отправив всех на виселицу.

Как видно, его речь встряхнула солдат. Так или иначе, они ревностно взялись за работу.

Маркус, отходя от них вместе с центурионом, кивнул ему.

– Спасибо, – негромко сказал он.

– Валил бы ты к своим во́ронами, засранным гражданственным жополизам, достойный, – так же тихо ответил центурион. – Ты этих людей не знаешь, не видел того, чего навидались они. Если недоволен нашим легионером – будь он даже придурок вроде этого Бартиллуса, – обратись к нашим командирам, Первое копье.

– Здесь нет «наших», центурион, – прищурился на него Маркус. – Здесь все алеранцы. И умирать, если дойдет до драки с шуаранами, будем вместе.

Центурион еще раз обжег его взглядом, но все же согласно промычал что-то и повернулся, чтобы продолжить обход частокола. Сбитого с ног он сердито велел отнести к целителям.

Маркус, глядя ему вслед, покачал головой. Проклятые во́роны, он, верно, отупел к старости, если забыл, какая пропасть разделяет бывших рабов и Первый алеранский. Случись что, как бы они не сцепились с Первым алеранским охотнее, чем с канимами. К тому же, признался он себе, центурион Свободного алеранского прав. Имея дело с людьми из Коронного или Первого алеранского, Маркус обратился бы к их центуриону, хоть и вправе был сам подтянуть явного нарушителя дисциплины. Это было бы законно, но неразумно. И ни к чему наводить людей из обоих легионов на ненужные мысли – будто командование экспедиции не доверяет офицерам Свободного. Маркус положил себе впредь избегать подобных глупостей.

– Первое копье! – Его оторвал от размышлений подбежавший посыльный Магнуса. Запыхавшийся юноша остановился и отсалютовал. – Господин!

Сдержав вздох, Маркус решил не напоминать, что так положено обращаться к офицерам, но не к центурионам.

– Что у тебя, сынок?

– Дон Магнус передает, что поступило известие от принцепса. Он сказал: безотлагательно.

Маркус резко кивнул:

– Отведи меня к гонцу.

* * *

Маркус смотрел, как Фосс со своими лучшими помощниками бьется за жизнь Антиллуса Красса. Получивший дюжину ран молодой рыцарь и трибун так неподвижно лежал в ванне целителей, что даже его дыхание почти не колебало поверхность воды. Свежие розовые пятна на коже показывали, где он в отчаянной спешке затянул еще дюжину ран помимо оставшихся. Если учесть, что проделывал он это в полете – и, возможно, продолжая бой, – оставалось диву даваться, как парень еще жив.

Он, теряя сознание, долетел до лагеря легиона и рухнул, сбив две палатки. Выпутав из полотнищ, его тотчас отправили к целителям, и до сих пор он не приходил в себя и ничего не сообщал.

– Фосс? – снова спросил Магнус. Старый курсор-каллидус стоял по правую руку от целителя, внимательно глядя на раненого.

Фосс раздраженно дернул плечом и тихо заворчал. Черные волосы и бороду этот рослый мужчина отрастил длиннее, чем дозволяла буква устава, но такого золотого целителя никому бы не пришло в голову корить за это.

– Я тут песчинки перебираю, Магнус, так что не ори мне под руку. Отвали к во́ронам, не мешай работать.

Маркус поспешно вышел, пересек площадку, разделявшую палатку целителей Первого алеранского с такими же палатками легиона бывших рабов. Войдя в палатку, он огляделся. Трибун-медика поднялся из-за столика, за которым записывал что-то в счетную книгу, и взглянул настороженно:

– Первое копье?

– Господин. – Маркус по-уставному приветствовал трибуна. – Поступило сообщение от принцепса, но доставивший его тяжело ранен. Я надеюсь, вы одолжите нам Доротею?

– Я бы одолжил, но она занята. Одного из наших легионеров покалечил усердный не по разуму центурион.

Маркус через плечо трибуна взглянул на лежавшего в ванне злополучного Бартиллуса. Нижняя челюсть у того распухла и посинела. Над ним, легонько придерживая его пальцами за виски, стояла на коленях женщина в сером домотканом платье. Стройная, темноволосая, утонченно красивая. Ни драгоценностей, ни украшений, только тонкая зловещая полоска рабского ошейника на горле.

Челюсть раненого странным образом шевелилась под кожей. Опухоль начала спадать, синяки светлели.

– Это мелкое, заурядное повреждение, – сказал Маркус. – А искуснейшая в лагере целительница могла бы спасти жизнь гонца. Наш трибун-медика сделал все, что в его силах.

Трибун Свободного алеранского хмыкнул:

– Пришлю ее в самом скором времени.

– Со всем почтением, господин, – сказал Маркус. – Антиллус Красс умирает.

Женщина распахнула глаза, встретила взгляд Маркуса. Глаза у нее были пронзительные. Отпустив голову Бартиллуса, она встала на ноги и подошла к трибуну.