Фурии

Но того, что нам нужно, не было: ни волоска, ни ногтя – ничего, что позволило бы нам провести ритуал. Она заходила к нему в кабинет, притворялась плачущей (рассказывая мне об этом, она смеялась – что-то вроде нервной реакции, по-моему). Она даже вывалила наружу содержимое мусорной корзины в надежде найти грязную салфетку – все без толку.

Хуже того, мне стали лезть в голову – возможно, потому что я сидела взаперти, – всякие мысли. Я раз за разом прослушивала запись, слова Эмили проникали в сознание, тревожили, вызывали дрожь. И только одного я не могла уловить – страха, который почувствовала Робин в голосе Эмили. «Ты просто ее не знала, – говорила я себе. – Ты и понятия не имеешь, как звучал ее голос, если она была действительно испугана». И все же я вновь и вновь запускала кассету, словно на пятнадцатый или двадцатый раз все могло проясниться.

Дело осложнялось еще и моими собственными сомнениями относительно декана. Он ведь всегда казался таким славным, даже раздражающе славным. Я вспоминала новостные сообщения, в которых говорилось, какой страшной смертью умерла Эмили: кошмарная картина, становившаяся все ужаснее по мере того, как телевизионщики и полиция узнавали новые подробности. Пятнадцать колотых ран. Сломанное запястье, которое сдавили так сильно, что кости просто не выдержали. Глубокие порезы на шее, появившиеся, скорее всего, когда она была еще жива.

Неужели он способен на такое?

Но еще я вспоминала, как он потянулся ко мне, как сдавил руку; как похлопал по плечу, собираясь произнести мое имя; как немного замешкался, выговаривая его, словно обдумывая, вкладывая некий смысл, который я не могла уловить. Не в первый раз меня сбивали с толку мужские намерения, да и не в последний. Может, я была слишком наивна, слишком неопытна, чтобы отличить мужчину от животного. Может, девчонки и правы.

Робин сидела на моей кровати, то внимательно рассматривая меня, то задумываясь и уходя в себя посреди фразы, хрустя леденцом и посмеиваясь, видя, как я вздрагиваю от каждого постороннего звука.

– Ну и трусиха же ты, – ухмыльнулась она.

– Заткнись. – Я закрыла глаза и откинулась на спинку кровати.

– Боишься повторить?

– Повторить что? – Конечно, я понимала, о чем речь; просто хотела потянуть время. Я открыла глаза и встретилась с ее прямым взглядом.

– Ритуал, – пояснила она. – Что же еще?

– Ничуть, – холодно ответила я.

– А я боюсь.

– Серьезно?

– Да. – Робин перекатилась на спину. – Кажется, еще от того раза не отошла.

– Это было кучу времени назад! – Настала моя очередь смотреть на нее с удивлением.

– Ну да, конечно. И все же… – Она не договорила.

Я понимала, что у нее на уме, но из гордости промолчала. Это была вина и ощущение того, что за тобой наблюдают – и неважно, сколь упорно ты себя убеждаешь, будто все это только кажется, все это лишь разыгравшиеся воображение. Ладонь на плече, пальцы, впившиеся в ребра. От однажды призванных фурий – или, по крайней мере, от их призраков, длинных теней – так просто не избавиться.

– Ты уверена, что нам надо… – мягко проговорила я.

– Да. – Она нашарила выключатель и погасила прикроватную лампу.

Я закрыла глаза, веки сонно отяжелели. Я чувствовала на себе ее мягкую руку. Она всегда так спала – на спине, с какой-то едва ли не вампирической неподвижностью. Иногда, просыпаясь рядом с ней, я подносила ладонь к ее рту, чтобы почувствовать дыхание. А если ладонь его не ощущала, на секунду прикасалась к ее губам и с облегчением убеждалась, что кожа у нее теплая. Она вздыхала, и я отдергивала руку, притворяясь спящей, задерживая, как и она, дыхание, в глубине души разочарованная тем, что она сразу снова проваливается в сон и не отвечает на мое внимание.

Она глубоко вздохнула, словно собираясь заговорить; тишину нарушил громкий стук, разнесшийся по всему дому. Я выпрямилась на кровати, чувствуя, как колотится сердце и начинает саднить горло. Подумалось: полиция, женщина с круглыми, как у лягушки, глазами, выспрашивающая из раза в раз, не помню ли я, что случилось в тот день в папиной машине, не могу ли я помочь восстановить картину случившегося. Представила себе ее разочарованное выражение лица. «Ты уцелела, – говорила она, сжимая мне руку. – Ты храбрая хорошая девочка».

Я повернулась к Робин. Она пожала плечами и прошептала:

– Иди посмотри.

Я вышла в коридор и спустилась по лестнице. Мама тупо смотрела на мерцающий экран телевизора.

– Пойду открою, – предложила я, но она никак не откликнулась. По-моему, она вообще не услышала стука.

За треснутым оконным стеклом мелькнула чья-то тень. Я выглянула наружу, всмотрелась. Снова раздался стук, я вздрогнула и обеими руками схватилась за дверцу буфета. Сверху донесся шорох, я подняла голову и увидела на лестничной площадке Робин, выглядывавшую между балясинами перил.

– Вайолет? – Голос я узнала сразу. Это был декан, голос усталый и тусклый. – Миссис Тейлор? – Я посмотрела на Робин, та резко провела рукой по горлу. – Вайолет, я беспокоюсь. Вас уже несколько дней не видно. Просто хочу убедиться, что с вами все в порядке.