Фурии

– Она думает, что это мы убили Эмили и… – Робин засмеялась, но смех ее больше походил на грозное рычание. – И еще она думает, что это круто. Настолько круто, что вчера вечером она едва не прикончила одного придурка, просто чтобы доказать, что она – одна из нас.

– Ничего подобного, я не… я не… – залепетала я. Все кружилось, земля уходила из-под ног.

– С чего это ты… – начала Алекс.

– Да нет. Ты не поняла. Я не…

– Не ври, Вайолет, – бросила Робин. – У тебя это плохо получается.

– Я не вру, я… – Я ошеломленно смотрела на Робин.

– Врешь, еще как врешь. – Она шагнула ко мне, обдавая горячим, с привкусом аммиака дыханием. Я почувствовала, что порез на руке начинает кровоточить – это я сама себе впилась ногтями в кожу. – Ты лгунья, – повторила она. – Грязная, отвратительная, развратная лгунья и…

– Хватит, Робин, довольно. – Грейс положила ей руку на плечо. Робин круто обернулась и оттолкнула ее.

– А ты… – Робин отерла ладонь о юбку – на белом осталось пятно крови. – А ты ведешь себя как невинная примерная девочка, и все только потому, что папочкин…

Я услышала звон разбитого стекла прежде, чем поняла, что произошло, движение было настолько быстрым, что сперва мне показалось, что это произошло от одной ее волны ярости. Робин обернулась и посмотрела на разбитое окно, Алекс еще не успела опустить дрожащую руку.

Никто не произнес ни слова, с ужасом осознавая происшедшее. Всепоглощающая клыкастая жестокость; фурии, в которых мы превратились. Дверь со скрипом открылась, и, пойманные на месте, мы обернулись. На нас без всякого выражения смотрела Аннабел.

– Девочки, идите домой, – холодно произнесла она.

Я смотрела на Алекс и Грейс, ожидая, что они скажут что-нибудь в свое оправдание, извинятся, – но обе молчали, уставившись в пол. Алекс лишь стиснула кулаки еще крепче.

– Уходите, – повторила Аннабел. – Все четверо. Расходитесь по домам и немного поспите. Я вас прощаю.

Я сидела внизу лестницы; в гостиной надрывался телевизор – реклама какой-то детской игры. Кажется, я даже в воздухе угадывала мысль матери: Анне бы понравилось. Она прилипла бы самозабвенно к экрану, ссутулившись, пряча покрытые отметинками крохотные ручки – как будто, увидев их, мы могли их украсть.

Телефон все еще лежал в ящике стола. Я вытащила его, вернулась на прежнее место, поставила аппарат на колени; набрала номер Робин, принялась теребить отклеившиеся обои, а в трубке все повторялся гудок, гипнотизируя своим ровным звучанием. Я закрыла глаза, прижалась затылком к стене. «В настоящее время абонент недоступен», – прозвучал наконец механический голос. Я нажала на клавишу повтора и вновь принялась ждать. «В настоящее время абонент недоступен».

Я снова нажала клавишу повтора: четыре гудка, пять, шесть. Затем приглушенный щелчок. И молчание. Я вновь набрала нужный номер, на сей раз особенно тщательно нажимая на клавиши и вслух повторяя цифру за цифрой. Гудков вызова не было. Кто-то на том конце провода отключил телефон. Я судорожно сглотнула – по горлу как будто наждаком провели, свело скулы, щелкнули зубы. На домашнем телефоне Робин стоял определитель.

Из гостиной донеслись мамины шаги, и я тяжело поднялась на ноги. Разговаривать у меня не было ни малейшего желания – по крайней мере, с ней. Во всяком случае, не сейчас. Я взяла телефон и пошла наверх, волоча за собой, пока дотягивался, шнур. «Она перезвонит, – уговаривала я себя, оставляя в двери щелку, чтобы услышать звонок, и ныряя под одеяло. – Она скоро перезвонит. Иначе не может быть».

Но телефон так и не зазвонил.

На следующий день я заварила некрепкий чай в грязной чашке и выпила, сидя в кровати, окруженная книгами, глянцевые иллюстрации которых мелькали у меня перед глазами: яркая зелень и голубизна, обнаженные пышные и соблазнительные тела. Забыла уж, с каким именно школьным курсом эти книги были связаны, помню только, что за несколько недель до того взяла их в библиотеке, чтобы «подготовиться».

Зазвенел телефон. Я вскочила и выбежала на лестницу.

– Да?

– Доброе утро. Я хотел бы поговорить с мисс Вайолет Тейлор. – Голос в трубке звучал бодро и приветливо.

– Это я. – Сердце мое замерло на мгновение и тут же снова неровно забилось. Я не знала, кто это, но это не она. Не они.

– Меня зовут Дэниел Митчелл, я из газеты «Ивнинг ньюз». Уделите мне минуту?

Я замерла.

– А в чем дело?

– Вы ведь учитесь в «Элм Холлоу»?

– Да. – Я постаралась, чтобы голос мой звучал как можно более безразлично.

– Ну вот. Это ведь прекрасная школа, верно?

Я промолчала.

– Мне говорили, что вы получали нечто вроде стипендии от мистера Холмсворта, декана вашей школы, недавно ушедшего из жизни, это так?

Я вздрогнула. Откуда ему известно мое имя? И что ему от меня нужно?

– Быть может, вы не откажетесь ответить на несколько вопросов? Если, конечно, не слишком заняты.

Он мог услышать обо мне от кого угодно, подумала я. Допустим, кто-то из приятельниц Ники, застигнутый врасплох, мог сболтнуть мое имя, чтобы отвести внимание от себя или кого-то еще, – упомянуть слушок, сплетенку, настолько случайную, что на нее и внимания обращать не стоит.