Фурия Курсора

— Потому что Отец стремится сохранить старый порядок, любовь моя, — он наклонился еще ниже, его глаза ярко сверкали. — Он не понимает, что настает время, когда этот порядок должен измениться — Алера должна стать лучше для каждого — не только для Граждан. Не только для тех, кто достаточно силен, чтобы получить всё, что заблагорассудится. Империя должна измениться.

Его глаза горели, убежденность в своей правоте и страсть наполнили его голос.

— Когда я стану Первым Лордом, я буду частью этих перемен. И я хочу, чтобы ты была рядом, когда я начну это.

Он прильнул к ней, мягко уложил на одеяло и поцеловал ее. Потрясение Исаны превратилось во внезапный ураган восторга и желания, она почувствовала, как ее тело тает и растекается под ним, когда он целовал ее нежно, сильно, настойчиво и жарко.

Она понятия не имела, как долго длился поцелуй, но когда их губы наконец-то разошлись, Исана чувствовала жар пламени, горевшего внутри нее. Желание было настолько велико, что она едва могла сосредоточиться.

Его губы скользнули к ее горлу, и он медленно, с наслаждением покрыл поцелуями ее кожу, чувствуя под ней бешеный ритм ее сердцебиения. Он медленно поднял голову и посмотрел ей в глаза.

— Выходи за меня, Исана, — тихо сказал он.

Она чувствовала, с каким нетерпением он ждет ее ответа, чувствовала дикий призыв его тела, прилив его страсти, его тепло и любовь к ней — и вдруг она увидела что-то еще в его глазах. В них на мгновение мелькнула неуверенность и страх.

Септимус боялся. Боялся того, что она скажет "нет".

Сердце Исаны готово было разорваться просто от осознания возможности того, что он может быть опечален. Она прикоснулась ладонью к его щеке. Она никогда не обидит его, никогда не причинит боль. Никогда.

И он любил ее. Любил. Она ощущала это в нем — сильнейшее чувство привязанности, которое только росло со временем, откликаясь на те же чувства в ней самой.

Слезы наполнили ее глаза, и она выдохнула, смеясь:

— Да. Да.

Взрыв восторга Септимуса накрыл её потоком, и она бросилась на него, наполнилась им, чтобы целовать его, лицо, и шею, и руки, ощутить его вкус, пить его тепло и красоту.

Рассудок уступил место восторгу и желанию, и руки Исаны двигались как будто сами собой, разрывая его тунику, чтобы она могла пробегать руками, ногтями и ртом по плотным мускулам под ней.

Септимус издал мучительный стон, и она почувствовала как его бедра прижались к её, почувствовала их горячую твердость, прижимающую её так сильно, что она думала, что они, возможно, просто вместе сгорят в пламени.

Он схватил ее лицо обеими руками и пристально посмотрел ей в глаза. Исана видела в них всё, что она уже почувствовал в нем, видела, как сильно он хотел бы просто кинуться на неё, поддавшись охватившим его эмоциям.

— Ты уверена? — сказал он, и его голос был рычащим шепотом. — Ты никогда не делала этого. Ты уверена, что ты хочешь этого сейчас?

Она не могла доверить ответ своим губам, своему языку. Они слишком хотели вернуться к его коже.

Так она сидела и смотрела на него сверху вниз, тяжело дыша, открыв рот и впившись ногтями в его грудь, выгибая спину, опустив бедра назад и вниз, медленным, мучительным движением.

Септимус мог чувствовать ее, как и она его. Слова были не нужны, и в них не было необходимости. Его глаза блестели от голода и желания, и он поднял и опустил ее снова, страстно поцеловав её приоткрытые жаждущие губы.

Его рука скользнула вверх по её ноге, отметая юбки, и внезапно в мире не осталось ничего кроме страсти, ощущений, удовольствия.

И Септимуса.

Гораздо позже они лежали рука об руку, луна уже почти зашла, но до рассвета было далеко. Исана не могла поверить, что это происходит с ней.

Ее руки сжали Септимуса с томным восторгом, чувствуя его тепло, его силу и красоту.

Он медленно открыл глаза, улыбаясь ей, как улыбался лишь он и никто другой, и это заставило Исану почувствовать легкое самодовольство и восторг.

Она закрыла глаза и прижалась щекой к его груди.

— Мой Лорд, любимый мой.

— Я люблю тебя, Исана, — сказал он.

Истинность этих слов звучала в сердце Исаны. Она чувствовала это между ними, текущее, как река, без конца проходящее через них обоих.

— Я тебя люблю, — прошептала она и задрожала в чистом восторге.

— Это… это похоже на сон. Я боюсь, что если я открою глаза, всего этого уже не будет, и я буду одна в моей постели.

— Я не смог бы этого вынести, если это не было по-настоящему, — прошептал Септимус в ее волосы. — Тогда лучше всего тебе оставаться спящей.

(Здесь курсив заканчивается. (И слава Богу!))

Исана открыла глаза и обнаружила, что находится в странной спальне.

Не под луной.

Не молодой.

Не влюбленной.

Не с ним.

Септимус…

Ей и раньше снился это сон — воспоминания сохранились так же хорошо, как цветок, закованный в лед.

Они делали сон настолько реальным, что, находясь в нем, она ни за что бы не подумала, что спит.

Это делало пробуждение мучительно болезненным, так же, как и всегда. Страдание медленно пронзило ее, издеваясь над ней, напоминая о том, что могло случиться, но никогда не случится.