Фурманов

Надо ввести ее в рамки, эту стихию. Надо взять ее под свое идейное влияние. И прежде всего самого Чапая. Конечно, это все не так легко и не так просто..»

Приглядывался к комиссару и Чапаев.

«Из каких он? — думал Василий Иванович. — На этих бумажных штабистов будто бы не похож. Говорят, с рабочими приехал, с ивановцами. Дружок самого Фрунзе. «Будьте неразлучными с комиссаром, — сказал Фрунзе. Что же, неразлучными так неразлучными. Он человек, конечно, партийный и ученый. Однако командовать ему над собой не позволю В общем жизнь покажет. Делить нам с ним будто бы нечего…»

Остановились на пути, в Казачьей Таловке.

Улицы были запружены артиллерией, конницей, обозами.

Вокруг костров сидели красноармейцы. Грели чай, смеялись, пели песни.

Точно бой еще предстоял не сегодня, а в далеком будущем.

Передовые отряды вытягивались по направлению к фронту — к Порт-Артуру.

Подсел к одному из костров и Чапаев. Его узнали и радостно приветствовали. Фурманов еще раз почувствовал, как любят его бойцы.

Обождав конца песни, Чапаев затянул сам, свою любимую:

Ты, моряк, красив собою,
Тебе от роду двадцать лет.
Полюби меня душою —
Что ты скажешь мне в ответ?

Потом пели про Стеньку Разина, потом еще одну любимую, протяжную:

Сижу за решеткой в темнице сырой,
Вскормленный в неволе орел молодой…

Этой песне подтянул сильным своим баритоном и Фурманов.

Чапаев метнул на него острый взгляд, усмехнулся. Ему понравилось, что комиссар примкнул к песне и что голос у комиссара тоже, видать, подходящий…

Перед самым рассветом двинулись дальше. Наступали с трех сторон полками. Полк, стоявший в Таловке, шел в центре. Вскоре услышали гул орудий и увидели всполохи шрапнельных разрывов.

Маленькое селение Порт-Артур оказалось разрушенным и сожженным до основания. Здесь уже расположились бригадные тылы.

Чапаев, ничего не сказав комиссару, устремился куда-то вперед.

Фурманов задержался на считанные минуты (натер все же ногу и переобувался). Но нагнать Чапаева уже не мог. Не знал пути и опасался попасть в руки белогвардейцев.

Навстречу стали попадаться подводы с ранеными.

Санитар-обозник поведал, что красноармейцы уже выбили казаков из ближнего хутора. Погнали дальше. Фронт — верстах в пяти.

Вскоре комиссар нагнал наступающие цепи и спешился. В первой цепи он, наконец, увидел Чапаева. Василий Иванович шел вместе с бойцами. То и дело он отдавал распоряжения, подавал команду. Связные передавали приказы его от фланга к флангу. Глаза его горели. Кубанка была лихо сдвинута на затылок. В правой руке блестел обнаженный клинок. Увидев комиссара, он удовлетворенно качнул головой и озорно подмигнул ему: знай, мол, наших. Цепь безостановочно шла вперед, не встречая сопротивления противника.

Справа показался хутор Овчинников, занятый казаками. Но боя не произошло и здесь.

Огонь нашей батареи усилился. «Хлебников действует, — решил Фурманов. — Дружок Никола… Его орудия». Только у самой станицы Сломихинской обрушился на красноармейцев шквальный артиллерийский огонь.

«Вот оно, первое испытание», — дрогнув, подумал Фурманов, но продолжал идти впереди цепи, держа коня на поводу, подбадривал товарищей, покуривал, пошучивал с ними, даже бравировал молодечеством своим.

Вскоре снаряда стали падать совсем рядом с наступающей цепью. Ближе. Ближе. Еще ближе.

Чапаев, вскочив на коня, объезжал фронт, появлялся в самых опасных местах, устанавливал связь между полками, отдавал приказы.

Цепь замедлила движение. Стали падать пораженные осколками бойцы. Подпустив красноармейцев совеем близко к станице, казаки усилили орудийный огонь, и вдруг сразу с окраины станицы ударили пулеметы.

Цепь залегала, подымалась, передвигалась перебежками. Перебегал и Фурманов. Потом после очередного артиллерийского шквала он вскочил на коня и, оправдываясь перед самим собой тем, что едет искать Чапаева, поскакал к левому флангу, а потом, обогнув его, — в тыл. Соскочил с коня у ближайшего бугра и залег, приникая к земле.

Подъехал кто-то с левого фланга, сообщил, что показалось несколько сотен казаков, надо их достойно встретить, а па фланге не хватает пулеметов.

Вдали действительно показалась казацкая лавина.

Фурманов вскочил на коня и поехал «доставать пулеметы», попал в обоз, провозился там больше часу. А когда вернулся на прежнее место, никого не застал.

Огорченный, раздосадованный, негодующий на самого себя, он направился к станице Сломихинской, не зная результатов боя. Подъехал к нему еще один отставший товарищ.

На окраине села мальчуган гнал корову.

— Малец, эй, малец, тут что — вошла Красная Армия?

— Вошла, вошла, она у нас.

Фурманов помчался в станицу. Красноармейцы, оказалось, давно уже вступили в нее. Чапаев встретил его, усмехаясь. Но ни о чем не расспрашивал.