– Если вы хотите знать, что я сам думаю об этом, – сказал он наконец, – то я считаю, что не было у нее никого. Она производит впечатление бабенки, которой вообще мужики не нужны. Она собой переполнена. Вот так.
– Это мнение основывается только на ваших предположениях или на фактах? – уточнила Лариса.
– И на том, и на другом. На первом, пожалуй, больше. Да, я знаю ее давно. И уже тогда она была холодной.
С Костиком два года встречалась, так у них даже не было ничего такого… Конечно, времена были не те, но все же другие девчонки, более продвинутые, плевали на общественное мнение и спали со своими парнями. Не все, конечно. А Инге на общественное мнение всегда было плевать, но она все равно недотрогу из себя строила. Я думаю, что она девственность свою просто продать хотела подороже, вот и все. Если бы Костика не пришили, она бы все равно его бросила.
– Что? – Ларису аж передернуло. – Вы сказали – пришили?
– Ну, убили, – грубовато поправился Михаил. – Суть-то от этого не меняется.
Для Ларисы это обстоятельство явилось открытием. Ведь Ольга Константиновна Ростовцева употребила слово «умер», когда рассказывала о Косте. А Лариса не потрудилась выяснить, отчего именно умер, считая эти подробности не относящимися к делу, которым она занимается. А так ли уж это не имеет значения?
Еще не будучи уверенной в том, что идет по верному следу, Лариса спросила:
– А как именно его убили? Кто и за что?
– А кто его знает! – пожал плечами Михаил. – Я-то и сам не знал об этом долгое время, в курсе, поди, что на зону я попал… А когда вышел, рассказывали мне, нашли его однажды мертвым на стройке недалеко от нашего дома, с ножевым ранением. Сам ножик так и не обнаружили. Это как раз в тот день было, когда я…
Ну, в общем, на грабеж решился. Взяли меня прямо на месте – и привет! Семь лет отмотал. Так что больше ничего сказать не могу.
– Понятно… – тихо ответила Лариса, думая, что нужно непременно попросить Карташова поднять то старое дело и выяснить все подробности.
– И что же, убийцу так и не нашли? – на всякий случай спросила она.
– Не-а, – помотал головой Полубейцев. – Скоpee всего кто-нибудь по пьяному делу… Костя иногда любил задираться на улице. Выпьет – и пошел куролесить, тот ему не так посмотрел, этот не так прошел.
Ну, в общем, вы понимаете, да?
Лариса понимающе кивнула.
– А тут нарвался, наверное, на каких-нибудь быков.
И – привет… Уже на том свете, – закончил мысль Михаил.
– А откуда он шел, этот Костя, и куда?
Полубейцев пожал плечами.
– Я не в курсе. Это так давно было, к тому же узнал-то я об этом недавно. А тогда – ведь меня самого… – он тяжело вздохнул, – замели.
– А с кем можно поговорить по поводу Кости? – осторожно спросила Лариса.
Полубейцев еще раз пожал плечами.
– А какое это имеет отношение к тому, что случилось сейчас? – спросил он. – Впрочем… Можете попробовать встретиться с отцом Кости. Но, предупреждаю, он – алкаш.
– Ничего страшного, – тут же парировала Лариса, почему-то вспомнив сразу о Котове. – Эта категория граждан мне хорошо знакома.
– Да? – недоверчиво переспросил Михаил, глядя на представительный прикид собеседницы. – В таком случае можете записать адрес.
Он полез в записную книжку и продиктовал Ларисе адрес отца Константина Аверьянова.
– Мать у него умерла, вскоре после его смерти, – пояснил Полубейцев. – А батек пил всегда. Сколько его помню – всегда.
Лариса решительно отодвинула пластиковый стул, взяла свою сумочку и, попрощавшись с Михаилом, пошла к своей машине. Она решила немедленно поговорить с Николаем Ивановичем Аверьяновым, отцом Кости.
После того, как она пришла к выводу, что киллер метил именно в Ростовцева, ей необходимо было найти мотив этого убийства. Пока что он не просматривался, поэтому она и заинтересовалась этим давним делом.
В ее дальнейшие планы входила встреча с Карташовым, которого Лариса намеревалась попросить поднять дело об убийстве Константина Аверьянова, а также разговор с вдовой Игоря Ростовцева, которая, если вспомнить рассказ матери Игоря, когда-то встречалась с этим самым Костей. И не кроется ли здесь разгадка нынешних событий?
Увы, Николай Иванович Аверьянов оказался на редкость бестолковым собеседником. Голос его, пронзительный и даже, можно сказать, визгливый, Лариса услышала как только вошла во двор, объединявший два одноэтажных дома старой постройки.
– Ва-ля! Ва-ля! Ва-ля!
Этот призыв, повторенный трижды, несся из открытого окна, завешенного марлей. Сначала он прозвучал жалобно, потом настойчиво, а затем просто агрессивно. Кричаще. А затем:
– Дай! Дай! Ва-ля, е… твою мать!
А в ответ слышался женский крик:
– Нет! Нет! Нет! Нет у меня!
И этот ответ тоже был выполнен на пределе возможностей голосовых связок.
Но Николай Иванович был не из тех, кто так легко сдается. Он продолжал, словно исполняя негритянский поспел, взывать к милости женщины. В его молитве было только два слова: «Валя» и «Дай!». Уже потом Лариса выяснила, что Валя – это сожительница Николая Ивановича, а слово «дай» было обращено к запасам спирта, который якобы должен был быть у Вали.