Фуршет с трагическим финалом

Валя на сей раз послушалась, и на столе появилась пузатая бутылка с мутноватой жидкостью. На чистый спирт она мало походила, но Аверьянов, видимо, привык и не к таким напиткам.

– Ну, – он разлил содержимое бутылки в две рюмки и одну протянул Вале.

Выпили, не чокаясь, и Аверьянов тут же отправил в рот горсть квашеной капусты. Не успев прожевать до конца, он уже разливал по новой. Лариса, испугавшись, что Аверьянов сейчас просто надерется до непотребного состояния и она ничего путного не сможет от него добиться, быстро проговорила:

– А теперь, Николай Иванович, давайте все же поговорим о вашем сыне…

– Что? А? – очнулся Аверьянов. – Оно да, поговорим, конечно, а как же? На поминках о покойнике только и говорить. Эх, парень-то у меня золотой был… – с навернувшейся на глаза пьяной слезой проговорил он.

Лариса от души порадовалась этому обстоятельству, но все же интересовало ее немного другое.

– Николай Иванович, вспомните, пожалуйста, ваш сын не говорил, куда он собирался в тот вечер?

Я имею в виду, когда его убили?

– А шут его знает, – пожал узкими плечами Аверьянов. – Он нам с матерью не докладывал. Что им до отца с матерью, они ж сами все умные! Да! – Он снова потянулся к бутылке, но Лариса решительно встала и взяла ее в руки.

– Николай Иванович, – настоятельно произнесла она, – давайте договоримся так: выпить вы сможете и после моего ухода, а сейчас, пожалуйста, ответьте на мои вопросы. Я обещаю, что, если вы будете отвечать четко и правдиво, я дам вам денег на бутылку водки. Сына помянете по-человечески, – усмехнувшись, добавила она.

Николай Иванович тут же с живостью встрепенулся и быстро закивал:

– Конечно, конечно, все скажу как на духу, нежли мы не понимаем? Все ж таки люди образованные, да, Валь? Валя-то вон у меня ученая, – с гордостью проговорил он, – курсы трамвайные кончила!

Валя никак не отреагировала на эту похвалу, что несколько задело Аверьянова.

– Ну, чо сидишь, чо сидишь? – прикрикнул он на женщину. – Сделала свое дело – давай иди отседова, не мешай серьезным людям разговаривать!

Валя молча поднялась и прошла в комнату, оставив «серьезных людей» одних.

– Некультурная она у меня! – вздохнув, пожаловался Аверьянов.

– Итак, все же давайте вспомним, Николай Иванович, – настойчиво подтолкнула Лариса алкоголика к делу.

– А чего вспоминать! Чего вспоминать-то? – пробормотал Аверьянов. – Вспоминать-то нечего.

– Вы сосредоточьтесь, посидите, подумайте, что Константин делал перед своей смертью, в каком настроении был, может быть, с кем-то встречался…

– С кем, с кем… Они постоянно втроем терлись.

– Втроем – это с кем?

– С буржуем этим, да с Мишкой еще. И шалава эта приблудная с ними там, – Аверьянов осуждающе махнул рукой.

– Буржуй – это Игорь. А шалава…

– Ингой ее звать, – нахмурился Аверьянов. – Все перед ними хвостом крутила. Докрутилась, бл… Парню все голову морочила. А сама, не успели похоронить, за энтого замуж вышла. Одно слово – шалава! Мне ни копейки не принесла. Как-то попросил взаймы три рубля… на пальто зимнее… так она не дала! А у самих-то денег… В мехах ходят, на машинах ездят.

– Так вроде бы Игорь-то давал деньги. Мне мать его говорила, – возразила Лариса.

– Игорь – Игорем, а она могла и от себя отца-то Мишки уважить, – не согласился Аверьянов.

– Ну ладно, это к делу мало относится. А вот вы говорите, они собирались, терлись вместе. А что они делали?

– Да что? Сидели во дворе, на лавочке сидели, музыку слушали, потом шушукались все, перемигивались. Как дети… Вроде взрослые, а в игры какие-то играли. Как шпионы.

– А в тот вечер тоже сидели?

Аверьянов нахмурился, изобразил озабоченное лицо, почесал затылок и выдохнул:

– Да нет. В тот вечер чегой-то не сидели. Я еще удивился – жара на улице, лето, вот как сейчас. А их никого. И Костя весь день в своей комнате торчал, а вечером куда-то намылился. Мать ему – к энтой своей идешь, что ли? А он – мол, нет, по делам. Делам, – повторил ворчливо Аверьянов. – Вон дела-то какие вышли.

– А как вы-то сами думаете, кто его мог… убить?

– А тут и думать нечего, – внезапно отрезал Аверьянов. – Дружок этот его, буржуй, и убил. Вместе с шалавой своей.

– А зачем это им было надо?

– Зачем-зачем? Откуда я знаю – зачем. Значит, надо было, – резонно заметил Николай Иванович. – Кто их поймет, буржуев энтих? Мешал он им, мешал.

– Скажите, Николай Иванович, а Костя в тот день не пил? – спросила Лариса, вспомнив предположение Полубейцева о том, что Костя мог с кем-нибудь повздорить по пьяному делу.

– Не-ет! – замахал руками Аверьянов. – Он вообще не пил. Так, по праздникам или в день рождения. Ну, там, на октябрьские или на это… на Восьмое марта. Э-эх!

Николай Иванович придвинул к себе пузатую бутылку, покосился на Ларису и налил себе любимой жидкости.

– За сына, – строго сказал он. – Святое дело.