Фурцева

— Скажи, почему все обвинения делались только на основе личных признаний тех, кто арестовывался? А эти признания добывались в результате истязаний. На каком основании было принято решение о том, чтобы арестованных бить и вымогать у них показания? Кто подписал этот документ о допросах и избиениях?

Молотов отвечал совершенно спокойно:

— Применять физические меры — было общее решение политбюро. Все подписывали.

Георгий Маленков и другие говорили, что это делалось по указанию Сталина. Из зала им кричали:

— Напрасно сваливаете на покойника! Хрущев напомнил Маленкову:

— Ты после Сталина был второе лицо, и на тебя ложится главная ответственность.

Жуков выступал несколько раз. У него в руках были документы:

— Я хочу дать справку. В плену было 126 тысяч наших офицеров. Они вернулись из плена. И Молотов по представлению Булганина вопреки существующему закону лишил этих офицеров воинских званий и послал их в административном порядке в концентрационные лагеря на шесть лет. Вот у меня этот документ, подписанный Молотовым 22 октября 1945 года.

Это было секретное постановление Совнаркома «О лишении офицерских званий лиц, служивших в немецкой армии, специальных немецких формированиях „власовцев“ и полицейских». Оно было принято на основании постановления Государственного Комитета Обороны от 18 августа 1945 года «О направлении на работу в промышленность военнослужащих Красной Армии, освобожденных из немецкого плена, и репатриантов призывного возраста». Офицеров лишали званий и передавали НКВД, который выселял их в районы Норильского и Ухтинского комбинатов НКВД, Печорского угольного бассейна и в верховья Камы на шесть лет.

Нужные документы нашел в архиве заведующий общим отделом ЦК Владимир Никифорович Малин. Его Сталин взял к себе помощником после того, как убрал Поскребышева. Малин — чуть ли не единственный, кто сохранился из личного сталинского аппарата.

Малин тоже попросил слова:

— Позвольте мне дать справку. Это трагедия целого поколения людей, и за нее нужно иметь мужество отвечать. В архивах ЦК среди расстрельных списков есть и такой, на котором рукой Молотова написано: «Бить и бить».

Зал кричал:

— Позор!

И даже новый министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко, выдвиженец и любимец Вячеслава Михайловича, обязанный ему своей фантастической карьерой, сказал, что картина выступающего Молотова — это жалкое зрелище, что Молотов хотел вылить грязь на голову Хрущеву, а сам вывозился в этой грязи с ног до головы…

Черту под обсуждением поведения Молотова подвел предшественник Фурцевой на посту первого секретаря Московского горкома Иван Васильевич Капитонов:

— Если бы Молотов изредка бывал на наших предприятиях, в колхозах, совхозах, то он бы убедился в своей неправоте. Поэтому я считаю, товарищи, что Молотов не может оставаться в президиуме ЦК, в членах ЦК и в рядах нашей партии.

Зал аплодировал и кричал:

— Правильно!

Молотов, Маленков, Булганин, Каганович думали, что партия автоматически примет их точку зрения, и ошиблись. И ведь, казалось бы, разумные вещи говорили они в 1957 году: что формируется культ личности Хрущева, что нужны демократия и коллегиальность в партии, что лозунг «Догнать и перегнать Америку по мясу и молоку» просто глупый… Но никто не стал их слушать, как они прежде не слушали других, пытавшихся критиковать партийный аппарат и вождей.

Первые секретари обкомов не хотели никакого либерализма, но еще больше они боялись возвращения к сталинским временам, когда никто не был гарантирован от ареста. Молотов и другие в их глазах олицетворяли именно такую жизнь. Поэтому июньский пленум поддержал Хрущева. Никита Сергеевич тоже не у всех вызывал симпатии, но он открывал молодому поколению дорогу наверх, освобождая кабинеты от прежних хозяев.

Все противники Хрущева были выброшены из политики. Маленкова отправили директором гидроэлектростанции в Усть-Каменогорск на Алтае, Кагановича — управляющим трестом «Союзасбест» в город Асбест Свердловской области. Они находились под наблюдением местных органов КГБ. Молотова вывели из состава ЦК, 29 июля 1957 года освободили от должности министра государственного контроля, 3 августа утвердили послом в Монголии.

Хрущев превратил своих противников в «антипартийную группу» и изгнал их из президиума ЦК. Освободившиеся места заняли те, кто поддержал Никиту Сергеевича. 29 июня 1957 года он сделал Екатерину Алексеевну Фурцеву полноправным членом президиума ЦК. Это было громкое назначение. В следующий раз женщина войдет в состав политбюро уже при Горбачеве.

В качестве подарка Хрущев вернул Екатерине Алексеевне мужа — Николай Фирюбин покинул Белград. В том 1957 году Фирюбина хотели даже вернуть на партийную работу, о чем он мечтал много лет, а тут представился удобный повод.